Антивечность

Разум дан человеку, чтобы он понял: жить одним разумом нельзя…

Э. М. Ремарк

Джон Александров ценил эти мгновения: поздним вечером нервы расслаблялись. Время как будто останавливалось. В такие минуты Александров часто смотрел в панорамное окно, наслаждаясь тишиной своей квартиры на девяносто пятом этаже высотного здания. Порой над городом стелился густой туман, уже окрашенный в цвет шедшего к закату солнца, и Джон мысленно отрывался от земли, улетая от суеты повседневной жизни. И только стоявшие по соседству здания напоминали об иллюзорности нарисованных фантазиями картин.

Вечерами Джон много думал, но размышления эти шли фоном, где-то на задворках сознания, и, несмотря на сложность раздумий, а зачастую и мрачность, не нарушали спокойствия. Сейчас Александров неспешно анализировал ситуацию, в которой оказалась Земля, и картина складывалась весьма неприятная: отсутствие пауз в боевых

Александров глубоко вздохнул: жалеет ли Джон о том, что тогда, год назад, на экстренном заседании Военного Правления резко высказался в адрес решения фельдмаршала Громова, намекнув, что решение это направлено на достижение корыстных целей в ущерб благу Конфедерации? Имел ли Джон право объявить обо всем, что думает, в широком кругу членов Правления? Александров вспомнил свои ощущения и снова успокоил себя мыслью, что по-другому поступить уже не мог: раздражение сложившимся в эшелонах власти укладом вдруг нашло выход в минуту одного из самых ярких проявлений цинизма, свидетелем которых Джону когда-либо доводилось быть, – в ходе дискуссии о наступлении малочисленных войск Конфедерации на укрепленные позиции андроидов. Президент требовал молниеносного разгрома сил противника, занимавшего важные месторождения урана, так как энергетический кризис и рост цен практически исключили его (Президента) победу на ближайших выборах. Фельдмаршал не колеблясь объявил казавшееся очевидным решение – не дожидаясь прибытия на Марс основных сил, перейти в наступление и отправить на верную смерть тысячи людей в угоду амбициям и жажде власти, – взыграло желание во что бы то ни стало услужить Президенту. Резкую речь Александрова на этот счет Громов воспринял как неслыханную дерзость – фельдмаршал отстранил Джона от должности представителя Правления при марсианской группировке войск – главного военного чиновника на Марсе – и оставил за Джоном лишь полномочия советника.

К слову, с Громовым у Александрова сложились непростые отношения, в которые были примешаны в некоторой степени родственные связи: Громов был хорошим другом отца Джона. В молодости Александров-старший спас жизнь будущему фельдмаршалу, вытащив его – раненого – с поля боя. Уже будучи на смертном одре, отец Джона взял с Громова обещание быть ментором сына, присматривать за мальчиком и способствовать его карьере. К чести Громова, фельдмаршал в высшей степени серьезно отнесся к своей клятве, но оставаться верным этому обещанию было весьма непросто.

Еще в детстве Александров представлял собой своевольного ребенка: так как отец всю душу отдавал военной карьере и постоянно пропадал в командировках, воспитанием маленького Джона всецело занималась мать, женщина интеллигентная и мягкая. Мальчик не получил так нужной для успеха в жизни, как считал Громов, порции строгости и ремня, которой сам фельдмаршал в свое время вкусил от собственного отца. Отдавая должное живости ума, сообразительности, аналитическим способностям и лидерским качествам Джона, Громов с грустью отмечал в подопечном бескомпромиссность, прямолинейность и неприятие авторитетов, практически исключающие достижение больших высот в военных структурах и политике. Громову часто вспоминались слова одного из русских царей XVIII века, Петра Великого о том, каким должен быть идеальный подчиненный, и в Александрове фельдмаршал не видел ни намека на показную дурость и исполнительность: в Джоне не было ни тени тех качеств, которые необходимы, чтобы завоевать лояльность начальства 1 . Напротив, подопечный часто смотрел на уважаемых людей как на форменных идиотов, будто нисколько не сомневался, что они такими и являются.

Иногда характер Александрова приводил к особенным осложнениям. Однажды, например, Джон умудрился перейти дорогу влиятельной криминальной группировке. Дело было так: идя по улице, Александров увидел, как один авторитетный преступник яростно бил старика, сделавшего бандиту замечание о припаркованном в неустановленном месте летающем автомобиле. Мафиози успел нанести несколько ударов по лицу уже лежавшему бедняге, когда Александров окликнул злодея и бегом приблизился, придерживая рукой фуражку. Высокопоставленный бандит в недоумении посмотрел на Джона: перед злодеем предстал белокурый широкоплечий мужчина средних лет. Ростом человек казался чуть выше среднего. Крепкость телосложения странным образом сочеталась с худощавостью. Начищенные до блеска черные ботинки, идеально выглаженные брюки однотонного зеленого цвета, такого же оттенка китель из ткани высочайшего качества создавали впечатление, что человек этот буквально сошел с одного из агитационных плакатов, которыми наводнились города Конфедерации с началом операции на Марсе. Бандита смущала лишь одна деталь, мешавшая без промедления наказать наглеца, – эмблема генерального штаба, зловеще сверкнувшая на фуражке с высокой тульей. Гангстер медлил, переминаясь с ноги на ногу, нервно щупая пальцами одной из рук липкий от крови перстень. Внезапно взгляды противников встретились, и мафиози прочитал в глазах незнакомца нисколько не прикрытую надменность и ощущение превосходства. Ни одна живая душа не смела так смотреть на столь уважаемого гангстера! В этом городе его знал и проявлял к нему должное почтение каждый, потому что это был его город. Его город! Когда незнакомец, заметив обескураженность оппонента, растянул тонкие губы в презрительной усмешке, мафиози почувствовал медленно вползающий в сознание страх: бледное худощавое лицо военного с глубоко посаженными, неестественно черными, не выражающими и тени человеческих эмоций глазами казалось воплощением ночных кошмаров. В отчаянной попытке сдержать панику бандит набросился на Джона, стараясь не думать о последствиях. Импульсивный, но неуклюжий рывок завершился лишь острой болью в челюсти и гулом в ушах. Задыхаясь от звериной боли и обиды, не видя вокруг из-за слезившихся глаз, гангстер на ощупь извлек револьвер, пытаясь найти взглядом обидчика. Телохранитель бандита, который все это время стоял рядом, замешкавшись, последовал примеру босса. Александров не имел боевого опыта, но обладал данной от природы реакцией тигра – хорошо владея пистолетом, Джон застрелил на месте обоих соперников из табельного оружия.

Представители криминальных кругов объявили Александрову о намерении вендетты, пообещав отомстить за смерть уважаемого собрата. Громов пришел в ярость от очередной выходки подопечного, но вынужден был вмешаться. Фельдмаршал поручил некоему специальному отделу урегулировать ситуацию. Спецы (так называли сотрудников этого органа немногочисленные посвященные люди) ликвидировали немало видных представителей организованной преступности города, чем недвусмысленно намекнули остальным, что Александров – лицо неприкосновенное.

Эта ситуация разрешилась, но какой ценой! Спецы подчинялись Громову лишь формально, и фельдмаршал всегда боялся к ним обращаться, чтобы не быть им «должным». Никто не знал, кто контролирует Спецов и кому они на самом деле подвластны. Ходили слухи, что структура эта была создана Тайным Советом для устранения политических и экономических конкурентов, но в ходе своей деятельности Спецы отбились от рук: Совет, как доктор Франкенштейн, создал монстра, который при желании мог сожрать и любого из членов самого Совета. Говорят, Спецами руководит кто-то из «идейных», у которого на все свое видение. Его невозможно купить, никто не знает, чего он хочет. Есть опасения, что этой персоне вообще ничего не нужно, кроме «справедливости» в ее собственном понимании этого слова. И как можно вести дела с человеком, которого никто не видел и от которого неизвестно чего ждать? Словом, Громов был в бешенстве от мысли, что пришлось напомнить о себе Спецам просьбой спасти нерадивого подчиненного.

Александров, прервав размышления о взаимоотношениях со своим покровителем, вдруг заметил, что уже совсем стемнело. Огни города, погаснув, погрузили улицы во мрак: с началом войны на Марсе Земля перешла в режим жесткой экономии энергии. Луна в эту ночь была полной – она ярко светила, заливая серебристым светом апартаменты и выхватывая из темноты детали интерьеров.

Джон жил в просторных комнатах с минимальным набором мебели. Из-за этого помещения казались пустынными и нежилыми. Самым крупным предметом была двуспальная кровать, смятая постель на которой не заправлялась уже около недели. Время от времени в этой постели появлялись женщины, но не сегодня, как, впрочем, и не вчера. Женщины мешали думать, забирая эмоции и энергию, необходимые для «дела», поэтому Джон – из рациональных побуждений – предпочитал одиночество. Рядом с ложем стояла небольшая тумба, заваленная горой всякого хлама: небрежность в быту и собранность на службе были самым большим противоречием в натуре Александрова. В противоположном от кровати углу замерли, разместившись бок о бок, два робота-служанки старых моделей, подобные которым уже встречались в некоторых музеях. Оба – на колесной базе. Такие машины давно перестали делать. Когда Александров въезжал в апартаменты, эти роботы уже здесь были: в помещениях практически ничего не изменилось со дня, когда Джон заглянул в них впервые. Один из роботов был в рабочем состоянии. Александров время от времени включал его, внезапно вспоминая о существовании этой машины, и в эти моменты робот безмолвно колесил по мрачным комнатам, поскрипывая давно не смазываемыми механизмами и растирая пыль валиками тускло-оранжевого цвета. Джону нравились тихие унылые звуки работы старых агрегатов: чем-то подобные шумы успокаивали Александрова.

Метрах в двадцати от кровати располагался письменный стол, на котором лежала запылившаяся поздравительная открытка – подарок малолетнего сына. Уже несколько лет мальчик квартировал отдельно, с матерью, которая искренне считала, что с бывшим супругом невозможно прожить вместе и года, не застрелившись от депрессии из его табельного пистолета. Когда супруги еще были вместе, Джон постоянно находился где-то в мыслях о «делах», смотрев на жену остекленевшим взглядом, словно видел перед собой одного из уже упомянутых роботов.