Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
В этом Хенниг Бранд убедился, прочитав малоизвестный трактат славного алхимика Иоанна Исаака Голланда «Простой способ приготовления философского камня из мочи».
Именно для занятий алхимией Бранду и потребовались астрологические часы с восьмиугольным циферблатом. Тщательно проштудировав трактат Иоанна Исаака Голланда, гамбургский купец взялся за дело.
После одного из опытов Хенниг Бранд обнаружил в тигле светящуюся пыль, которую купец-алхимик принял за «элементарный огонь», или «первичную материю». В действительности же Бранд открыл фосфор… Имя неудачника алхимика вошло в историю химии. Что же касается денег, то они золотым дождём посыпались в карманы других, более предприимчивых деятелей, которые сразу
Короче говоря, вскоре часы вновь переменили своего хозяина.
Пятый владелец часов нам неизвестен. Зато мы располагаем некоторыми, правда, сомнительными сведениями о других.
В начале XVIII века часы Бомелия оказались у придворного часовщика герцогини Курляндии. Питер Гофман, как и несчастный Стоу, считал, что приобретённые им часы сделаны римским папой Сильвестром II. Будучи человеком тщеславным, а возможно, просто увлечённым своим делом (были и такие часовщики), он решил превзойти своим искусством Сильвестра II и создать для герцогини часы, которым нет равных. А для этого, естественно, требовалось вначале познакомиться с устройством римских часов.
Разобрать хитрый механизм Гофману удалось довольно быстро. Собрать же его заново оказалось делом сложным, тем более что Гофман стал ощущать лёгкое недомогание. Но всё же часовщик не отступил. Однако часы герцогине он сделать всё-таки не смог: «лёгкое недомогание» превратилось в болезнь. Болезнь эта называлась проказой…
Ещё совсем недавно того, у кого обнаруживали проказу, отводили в церковь. Там его укладывали на катафалк, накрывали чёрным сукном. А затем несчастного заживо хоронили.
Теперь такого обряда не исполняли, но суть от этого не менялась. И на следующий же день Гофману было предписано покинуть столицу герцогства — Миттаву, что он и сделал, не забыв перед своим исчезновением продать злосчастные часы приехавшему к герцогине Курляндии члену Верховного тайного совета Российской империи Василию Лукичу Долгорукову.
Тут, видимо, самое время сказать, кем была курляндская герцогиня, для блага которой так старался придворный часовщик.
Анна Иоанновна приходилась племянницей русскому царю Петру I, которого именовала «батюшкой-дядюшкой». Дочь брата Петра, кроткого разумом Иоанна, осенью 1710 года была выдана замуж за курляндского герцога Фридриха Вильгельма, но уже через два-три месяца он скончался. И Анна Иоанновна провдовствовала в скучнющей Миттаве без малого двадцать лет.
А затем произошли события, от которых могла закружиться голова не только у курляндской герцогини.
Умер Пётр II, и члены Верховного тайного совета стали думать, кого посадить на трон.
Долго судили да рядили «верховники» и пришли к выводу, что лучше Анны Иоанновны царицы им не сыскать.
Всем хороша.
Во-первых, ни в государственных науках, ни в каких других не сведуща. Разве что в танцах ещё в девках преуспела. И то не слишком — всегда в теле была. Во-вторых, за двадцать лет прозябания в Миттаве и русский язык подзабыла, и немецкому из-за природной лености не научилась. В-третьих, не больно умом остра. В-четвёртых, в забавах безобидна. Любит герцогиня из ружей палить. Говорят, в своей Миттаве всех ворон перестреляла — теперь гонцы из других государств сих птиц привозят. А по вечерам — единая утеха — сказки… В общем, в качестве императрицы Анна Иоанновна полностью устраивала Верховный тайный совет.
Но всё-таки решено было лишний раз остеречься. Бережёного, как известно, бог бережёт.
Чтобы получить из рук членов Верховного тайного совета корону Российской империи, герцогиня обязана была предварительно подписать «кондиции» (условия).
По этим кондициям Анна должна была воздержаться от замужества (совет уж сам разберётся, кому надеть корону после её смерти).
Императрице без согласия
Анна Иоанновна, выслушав князя Василия Лукича Долгорукова, на время даже дара речи лишилась.
А тем временем купленные князем часы из легенды, не мешкая и не торопясь, деловито отсчитывали оставшиеся ему часы жизни: «Тик-так, ваше сиятельство! Вот так, ваше сиятельство!»
На всё была готова Анна Иоанновна, лишь бы надеть поскорей на голову шапку Мономаха.
А затем… Затем, «внимая мольбам верноподданных», разорвёт она на мелкие клочки «кондиции» Верховного тайного совета… И лишат тогда Василия Лукича Долгорукова всех его высоких чинов, заточат в Соловецкий монастырь. Потом же повезут в Новгород, и покатится, подпрыгивая, его голова по деревянному помосту на потеху зевакам, пришедшим посмотреть, как казнят именитого князя по повелению императрицы Анны Иоанновны.
Был Василий Лукич Долгоруков седьмым владельцем часов, которые неуклонно выполняли то, что предсказал перед своей смертью злой волхв и чернокнижник, доктор и механик Бомелий, пытанный и казнённый во времена Иоанна Васильевича Грозного.
На лице Василия Петровича не было видно сочувствия члену Верховного тайного совета князю Долгорукову. Я бы даже сказал, что Василий Петрович слегка злорадствовал. Он не выносил мошенников, а князь был замешан во многих весьма грязных историях.
— Итак, сейчас вы должны рассказать о восьмом владельце часов и рождении «дивного часовщика»?
— Совершенно верно.
— Куда же мы теперь направим свои стопы?
— Новый владелец часов — Михаил Костромин, — сказал Василий Петрович, — сын купца из Нижнего Новгорода, но часы Бомелия он приобрёл в Петербурге, куда приехал по торговым делам своего отца. Так что у нас две возможности. Нижний Новгород или Петербург, как считаете?
— На полное ваше усмотрение.
— Я бы предпочёл Петербург, — сказал он. — Побродить по Петербургу тридцатых годов XVIII века — одно удовольствие. Кругом чистота и порядок. Ещё задолго до восхода солнца петербургские дворники успевают убрать с проезжей части улиц и деревянных мостков сор, поправить вывалившиеся из мостовой камни и всё протереть до блеска. Не в каждой горнице так прибрано. Глянешь — сердце возрадуется. И объясняется это, скажу по секрету, не повышенной тягой петербуржцев к чистоте, а установленными Петром I правилами. Попробуй пренебречь ими! С нерадивых домовладельцев взыскивали по две деньги за каждую сажень неубранной улицы. А если кто втихую сбрасывал собранный мусор в воду, засоряя Неву и прочие реки, то его нещадно били кнутом, а затем отправляли на вечную каторгу. Многим Петербург отличался от Москвы. Не было здесь бесконечных московских заборов с тяжёлыми дубовыми воротами под двухскатной крышей с тусклым медным крестом. Город пренебрегал и плетнями, и калитками. Он жил нараспашку. Здесь всё было на виду: жизнь, смерть, роскошь, голод. Торчали у застав густым частоколом надетые на копья головы лихих людей, что шалили в окрестностях города, а то и на самой Невской першпективе.
Возили старухи на розвальнях крышки от гроба, собирая деньги на похороны. Кричали зазывалы у балаганов. Мчались по Невской першпективе золоченые кареты с лакеями на запятках, тяжёлые берлины, неуклюжие рыдваны, скрипучие колымаги.
Вдоль Невы, словно солдаты на вахтпараде, выстроились в шеренгу дворцы, освещаемые смолевыми бочками и плошками с салом. На Охте и Крестовском острове — ледяные горы, с которых скатываются с визгом и криками на лубках и ледянках. А на Неве вовсю кипит кулачный бой охтян с фабричными. От души дерутся — так, что и зубы, как говорится, «искореневаху» и челюсти «выламляху».