Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
Я тоже, поддавшись общему настроению, стала нервно наставлять горничную:
— Шура, пожалуйста, не забывай без меня поливать цветы, особенно большую бегонию, она влаголюбивая.
Когда Михаил Павлович вернется из поездки, сразу отдай в стирку его белье и скажи прачке, чтобы воротнички на сорочках крахмалила получше. Проветри все зимние вещи от нафталина, скоро могут ударить морозы…
— Сделаю, сделаю все, — успокаивала меня Шура, — не тревожьтесь. Елена Сергеевна, как вы там без меня, в заграницах-то? Ведь волосы уложить и
— Ничего, Шурочка, я в этот раз ненадолго еду. Вот вскоре отправимся в путешествие уже всерьез, вместе с Михаилом Павловичем, и тебя тогда с собой возьмем, непременно.
— Я вам там курочку жареную на дорожку положила и пирожков свеженьких, кухарка давеча испекла, — вспомнила Шура в последний момент.
— Господи, Шурочка, зачем? В поезде есть ресторан, и я прекрасно смогу там сегодня вечером поужинать, а утром — позавтракать…
— А между ужином и завтраком еще будет долгая-долгая ночь. Знаете, как в дороге-то бывает? Проснетесь среди ночи, захотите покушать, а курочка — вот она. Так и время быстрее пройдет. Да и когда вам еще, Елена Сергеевна, доведется хорошей курятины-то поесть? Эта Германия — ужасно бедная страна. Бог его знает, чем вам там питаться придется…
— Шура, откуда ты взяла, что мне в Германии придется голодать?
— Да одна моя товарка там была, ну из Москвы поехала в Гамбург со своими хозяевами, у которых в услужении состоит. Так говорит, курицу подавали там только по большим праздникам, и к тому же местные даже представления не имеют, что такое севрюга или осетрина, кругом одна селедка. Херинг по-ихнему называется — еще и имечко какое для селедки выдумали, прости Господи, только плюнуть впору!
— Надо же, какая дикость, — огорченно заметила я, но боюсь, Шура уловила в моем тоне иронию и обиженно замолчала.
Я хотела сказать еще что-то важное, но тут мое внимание отвлек некий господин, который, проходя по перрону, с размаха задел меня плечом и тут же с извинениями, вежливо приподняв шляпу, заглянул мне в лицо. Буквально через секунду он с ужасом отпрянул и кинулся бежать так, словно за ним гнались волки, оттолкнул проводника и скрылся в двери вагона.
Допускаю, что выражение моего лица было не слишком приветливым (ведь трудно испытывать восторг при виде мужчины, бесцеремонно расталкивающего дам), но в конце концов я же не кикимора болотная, чтобы так уж меня пугаться!
Пожав плечами, я простилась с Шурой и тоже вошла в свой вагон.
По коридору, устланному красной ковровой дорожкой, проводник проводил меня в мое купе, жарко протопленное, с уютной настольной лампой под красным абажуром и стенами, обитыми мягкой тисненой кожей. Путешествие в неизвестность началось…
Поезд тронулся, и за окном поплыл сначала перрон, потом забитые вагонами запасные пути Брестской дороги, огоньки московских окраин и пригородов, и наконец — зубчатые черные полосы подмосковных лесов. Пора было устраиваться
Прежде всего мне захотелось снять манто — в преддверии близкой зимы я отправилась в путь в каракуле, а в купе было так тепло, что пребывать и далее в мехах казалось просто невыносимо. Теперь можно было и умыться, ведь стоит просто пройтись по перрону рядом с поездом, и каким-то образом угольная пыль и сажа оказываются на лице.
Внутренняя дверь в соседнее купе, расположенная рядом с умывальником, была заперта. Вероятно, эти двери открывают лишь в том случае, когда оба купе заняты большой семьей или коллегами, путешествующими вместе. А когда по соседству едут случайные попутчики, во избежание нежелательных визитов из одного купе в другое принято пользоваться лишь дверью, ведущей в коридор.
Умывшись и причесавшись, я открыла прихваченный у вокзального газетчика иллюстрированный журнал. Номер журнала оказался старым, но полагаю, и в момент своего появления на свет он не вызвал большого ажиотажа среди читателей. Правда, издатели (как сообщалось в рекламе, «не щадя затрат») печатали часть иллюстраций модным способом «драй фарбен друк», то есть «в три цвета» (тоже, судя по названию — немецкое изобретение), так что вечная девочка с кошкой или собачкой и подписью «Два друга», парижская цветочница и «Именины бабушки» приобрели кое-какие цветовые нюансы.
Однако, на мой вкус, можно обойтись и монохромными рисунками, напечатанными «айн фарбен друк», если от этого выигрывает содержание журнала. Да мне, собственно, было и не до чтения — меня тревожили иные мысли.
Александр Матвеевич так пока и не объявился, хотя, раз билет в Берлин был прислан мне Легонтовым, он должен знать, что я уже еду в нужном направлении…
Но от Легонтова — ни слуху ни духу, а в одиночку украсть патенты у неизвестного мне в лицо господина Штюрмера — дело для меня непростое.
Я полностью погрузилась в эти неприятные раздумья, когда из соседнего купе тихо постучали в смежную дверь, щелкнул замок и передо мной возник Александр Матвеевич собственной персоной. Он появился так неожиданно и театрально, как герой сценической постановки. Короче говоря — «Явление 2-е. Елена и Легонтов».
— Здравствуйте, дорогая Елена Сергеевна. Рад вас видеть, вы прекрасно выглядите, — поприветствовал меня Александр Матвеевич с такой непринужденностью, словно просто забежал вечерком ко мне на Арбат на чашку чая.
— Александр Матвеевич, вы меня напугали, — не удержалась я от упрека. — Я уже предположила, что вы остались в Москве и мне придется сражаться со Штайнером один на один. А я могу его не узнать и в силу этого упустить…
— Елена Сергеевна, голубушка, я никогда не позволю себе бросить даму на растерзание врагам отечества.
А Штайнера вы, по-моему, и впрямь не узнали, столкнувшись с ним на перроне…
— Так это он — тот самый хамоватый господин, который так бесцеремонно толкался?