Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
Хуже всего было то, что с осознанием близкого конца — а люди, повторим, безоговорочно поверили в его близость — смешивалось осознание бессилия. Что может быть страшнее: знать о смертельной угрозе, иметь время ее избежать, но не иметь на это возможности? Можно было, конечно, и бросить бестолковое стадо, чтобы успеть заняться имуществом, но никому из наших героев — ни Михаилу Георгиевичу, ни Петру Васильевичу, ни Лидии Захаровне, ни Варваре Михайловне, ни Анастасии Ильиничне, ни инспектору — такое и в голову не пришло.
Разумеется, ничего подобного не могло прийти и в голову Кате. Катя, кстати, в первые из этих тяжких минут метаний со стадом тоже старалась внести свою лепту в его усмирение, но очень быстро кто-то оттащил ее прочь и так и удерживал, чтобы она, не дай Бог, не оказалась под копытами. Тогда Катя прижалась щекой к Линеару, и оба они — бессильная девочка и несмышленый
А потом послышался звон колокольчика. Всё, стихнув, поворотилось на его звук: и люди, и коровы.
Из фермы вышла Ксения. В правой руке она держала тот самый, звонивший, колокольчик, а в левой — целую охапку других, на ленточках.
— Динь-дон, позабытый звон… жалуются богомольцы: кто-то снял колокольцы, ленточки развязал, по углам раскидал, а как же без ленточки и звоночка паству найдет одиночка?
Петр Васильевич хлопнул себя по лбу:
— Колокольчики! Как же я не догадался!
Лидия Захаровна изменилась в лице:
— Я не знала, что это так важно… зачем они коровам на ферме? Только шум создавали!
— Вот вам и «шум», Лидия Захаровна, вот вам и «шум»!
Михаил Георгиевич, инспектор, Варвара Михайловна, более инспектора не удерживавшая, поспешили на помощь. Они приняли из рук Ксении колокольчики и начали повязывать их коровам на шеи. Спустя несколько минут двор наполнился перезвоном: стадо, подчиняясь командам, выстраивалось в организованную колонну.
— Ну, с Богом! — воскликнул Петр Васильевич.
Петр Васильевич, на Муре, замыкал потянувшуюся на проспект через арку колонну. А во главе, неожиданно для него самого, оказался Михаил Георгиевич.
Доктор шел перед первой парой коров, без усилия ведя ее за собой. Коровы шагали, помахивали хвостами, встряхивали головами, и над ними, заглушая свист набравшего силу ветра, лился колокольный звон. Ничто — ни приветственные клики заполонившей проспект толпы, ни чуть позже грянувшая полковая музыка — не могло его сбить. Он смешивался с кликами и с музыкой, но в то же время оставался самим собою: чистым, мелодичным, безошибочно выделявшимся из всех других звуков:
— Динь-дон, над проспектом льется звон, проникает в кровушку, ведет коровушку, ведет человека — трель хороша, летит душа, эюшки! Не холодно Ксенюшке!
Шествие
Через несколько десятков метров, на углу у Ямщиковой, шествие ненадолго запнулось: в колонну с примыкавшей к проспекту линии стало вливаться стадо Петра Васильевича. Его вели продавцы из сливочной лавки, без труда, как они и обещали, управлявшиеся с ним.
— Ровнее, ровнее!
Колонны соединились.
Михаил Георгиевич вскинул голову: ему показалось, что в одном из сиявших электрическим светом окон квартиры Сушкина мелькнула тень. Возможно, так оно и было. Возможно, репортер выглянул из-за шторы, чтобы посмотреть на причину шума: не услышать его было нельзя. Но утверждать наверняка мы не возьмемся: сам Никита Аристархович ни словом не обмолвился об этом — ни в своих записках, ни в своих статьях и заметках. Впрочем, могло быть и так, что Михаилу Георгиевичу просто почудилось: к тому времени, когда шествие приостановилось на углу проспекта и линии, гости — а среди них должен был находиться и сам доктор — уже собрались в гостиной Никиты Аристарховича и, скорее всего, уже потрясенно рассматривали набитый миллионами чемодан поручика Любимова [698] . И если это было действительно так, никакие происходившие на улицах события не могли, конечно, отвлечь к окну находившихся в квартире репортера.
698
См. «Можайский — 1: Начало» и «Можайский — 2: Любимов и другие».
После заминки шествие продолжилось.
Мы не возьмемся его описывать: вряд ли хоть кто-то, не будучи его участником или свидетелем, смог бы дать ему удовлетворительное описание. К счастью, однако, остались, как мы уже говорили, посвященные ему документы из Суворовского полицейского участка: авторам их и предоставим слово.
Владислав Иванович Жельский, старший помощник пристава в чине надворного советника [699] :
«На место я прибыл уже тогда, когда шествие началось: проспект был запружен, люди теснились, стадо коров вышагивало между шеренгами, а шеренги эти, по большей части не имея возможности двигаться вперед, стояли по тротуарам и на самой проезжей части и словно пропускали мимо себя шедших в порядке и стадо, и его сопровождавших. Несмотря
699
Гражданский чин VII класса по Табели о рангах, соответствовавший подполковнику среди военных чинов. Для помощника пристава — необычно высокий, но и сам пристав Суворовского участка — князь Оболенский — имел высокий для пристава чин: коллежского советника (соответствовал полковнику). Обычно всё же старшие помощники имели чины, соотносившиеся с капитанским (или и были капитанами, если переходили в полицию из армии), а приставы — с подполковником или и были подполковниками.
Следом за стадом шла невероятная в своих размерах толпа: признаюсь, видеть что-то подобное доселе мне не доводилось! Это были счастливчики из числа тех, кто первыми явились на место: сначала во двор, а после — и собственно на проспект. Количество их — и это по самой скромной оценке — следовало исчислять тысячами или десятками тысяч. А вообще, с учетом стоявших по тротуарам и мостовым шеренг, на Среднем и примыкающих к нему линиях собрались многие сотни тысяч. Я бы даже рискнул написать «миллионы»: настолько полным было впечатление того, что всё население столицы сбилось в единую массу и запрудило Васильевскую часть!
Из опоздавших к явлению сделано было только одно исключение — для служащих Его Императорского Величества Лейб-гвардии Финляндского полка: полк этот расквартирован у нас [700] , потому, очевидно, одетых в привычную форму офицеров и нижних чинов приветствовали тепло и дали им дорогу. Полк немедленно развернулся в парадный фрунт и пошел тут же: взыграли трубы; полковой марш, славный в стольких походах и подвигах, поплыл над шествием, осеняя его своим покровительством.
700
То есть в Васильевской части, на Васильевском острове.
Сомневаться уже не приходилось. Если поначалу и были какие-то сомнения на предмет маршрута, то теперь они рассеялись окончательно: сворачивать со Среднего шествие не собиралось, а его конечною целью были огороды полка [701] . Правда, по зимнему времени место это казалось не слишком приютным, но своею обширностью выбор оправдывало вполне.
У дома призрения [702] Императрицы Александры Фёдоровны произошла заминка: дорогу преградили две или даже более сотни почтенных матрон, по бедственному своему положению оказавшихся на иждивении ведомства. Присутствовавшие здесь же их превосходительства генерал-лейтенант Квицинский [703] и действительный статский советник де-Каррьер [704] постарались устроить так, чтобы каждая из старушек смогла получить утешение. Но так как было их чрезвычайно много, пришлось и их — с опорою на добрых горожан, потеснившихся к стенам — выстроить рядком от самого перекрестка с 13 линией и почти до половины расстояния до перекрестка с 15-й.
701
Между Малым и Средним проспектами и 19 и 24 линиями. Ныне застроены и превратились в промзону.
702
Дом призрения бедных в память императрицы Александры Фёдоровны, Средний проспект, 55 — на пересечении с 13 линией. Ныне здесь находится районный суд.
703
Квицинский Иосиф Онуфриевич (1831–1908) — генерал-лейтенант (с 1904 года генерал от инфантерии), почетный опекун дома призрения императрицы Александры Фёдоровны, благотворитель.
704
Де-Каррьер Сергей Аркадьевич (1954–1919) — действительный статский советник (с 1904 года гофмейстер), непременный член попечительского совета дома призрения императрицы Александры Федоровны.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
