Антология осетинской прозы

Хетагуров Коста Леванович

— Осетины, Бека, осетины, — назидательно проговорил Казбек. — Только другие, не такие, какими были сорок лет назад. Изменились мы, потому что жизнь кругом изменилась. Может, по-твоему, я болтаю чепуху, и тебе по-прежнему приходится ездить в город не на поезде, а на арбе? Или твоя взрослая дочь не умеет читать и писать и ничего не знает, кроме домашней работы? Ответь мне.

Бека беспокойно заерзал на стуле, несколько раз подряд жадно затянулся папиросой. Ловко, ловко… Недаром столько лет Казбек занимает пост директора школы. Ну да и Бека не так-то просто прижать к стенке. У него тоже слова найдутся, хоть он и не директор.

—

Казбек, моя дочь работает под вашим руководством, вы отвечаете за нее… Потому и пришли ко мне?

— Конечно.

— Не будь этого, вы бы сказали себе: «Какое мое собачье дело? Почему я должен указывать чужому человеку, как и за кого отдать свою дочь?» Верно? И я благодарен вам за то, что вы нашли время прийти к нам и, значит, выполнили свой служебный долг. Я очень уважаю таких людей.

С этими словами Бека встал, прижав к сердцу руку, поклонился гостю. Казбек и Сона взирали на него с изумлением.

Бека опустился на стул и продолжал:

— Прошу вас, Казбек, не обижаться за слова, которые сейчас скажу. Может быть, я темный человек, хотя два года назад имел премию и благодарность за хорошую работу, но я бы, Казбек, не осмелился советовать вам, даже если бы вы вздумали выдать свою дочь за черта.

Казбек, насупившись, буркнул:

— По-твоему это мудро?

— Да. Потому что дитя, рожденное и взращенное тобою, — твое дитя. Ты оберегал его от холода, от голода, от позора, ты вывел его на широкую дорогу жизни — значит, ты — его хозяин. Воля отца — закон для детей. И никакие посторонние люди не имеют права вмешиваться в их дела. А по-вашему выходит, что эта самая комсомолия, о которой я знать не знаю, может мне на шею сесть? Я и пикнуть не смею, и должен поступать так, как укажет мне какая-то бессовестная девчонка?!

Бека оборвал речь на самой высокой ноте. Понял: еще слово — гости оскорбятся, и правила гостеприимства будут попраны. Сона уже закусила верхнюю губу и подалась вперед, готовая выскочить, вылететь из комнаты и хлопнуть дверью.

С Казбеком происходило обратное: чем сильнее закипал Бека, тем безмятежнее становилось его лицо.

— Ты не прав, Бека, — возразил он с некоторым даже добродушием в голосе. — Ты твердишь: «дитя, дитя»… Но в двадцать лет человек уже не дитя. И отец для него не хозяин, а добрый и справедливый наставник. Надо понимать, что у взрослого человека есть свои желания, своя воля. И нельзя эту волю ломать, потому что можно сломать жизнь человека. Ты берешь на себя ответственность решать за Уарзету, но ведь не тебе, а ей предстоит жить с Алдатовым. Она говорит: «Нет!» — а ты, прости меня, как глухой на оба уха, заладил: «Я так хочу». А ведь если ты не глупый и рассудительный человек, ты обязан был бы прежде узнать, существует ли между ними взаимная симпатия, подходят ли они друг другу по уму, по складу характера, по культуре, по образованию… Не так ли? Ты не убедился, что у твоей дочери с Алдатовым нет ничего общего? Как же можно соединить эти две жизни? Ведь это все равно, что лозу винограда посадить в снежный сугроб. Ты коверкаешь, ты губишь жизнь своей дочери. Ради чего? Ради удовлетворения собственного самолюбия? А тебе самому разве приятно будет видеть дочь несчастной? Подумай, Бека, не совершай опрометчивого шага.

В комнате воцарилось молчание. Казбек ждал, что ответит Бека. В конце концов, этот крепыш не лишен здравого смысла и не может оспаривать очевидной истины. Бека молчал.

Он не знал, что возразить гостю, но согласиться с ним — значило нарушить свое слово, поступиться самолюбием, уронить свой престиж. Это нелегко. Но Казбек ждал, и нужно было ответить что-то вразумительное. Выручила хозяина Сона.

— Почему молчит Фаризат? — громко спросила она. — Пусть выскажет свое отношение.

Фаризат очнулась от дум. Что она скажет? Да то же, что и уважаемый Казбек. Только лучше бы ее не спрашивали. Гости посидят и уйдут, а этот самодур-муженек останется, потом расхлебывай…

Фаризат вздохнула:

— Очутилась я между двумя кострами, не знаю, который сильнее жжет.

Сона не понравился такой ответ. Она решила перевести разговор на официальные рельсы. В комсомольской работе такая мера помогала не раз.

— Фаризат, я спрашиваю вас как секретарь комсомольской организации, членом которой является ваша дочь. Согласны ли вы, чтобы Уарзета была выдана замуж вопреки ее желанию? Если да, скажите «да», если нет — скажите «нет». Я спрашиваю не из любопытства. Ваше мнение желает знать целый коллектив, и вы обязаны ответить откровенно.

Бека, отвернувшись к окну, ехидно посмеивался в усы. Казбек с тревогой поглядывал на распалившуюся Сона.

— Эх, товарищ секретарь, сказать-то я могу, да кто меня подслушает, — Фаризат махнула рукой и, всхлипнув, хотела выскользнуть на кухню — будто по делам. Но строгий голос Сона установил ее.

— Нет, вы должны высказать свое мнение.

Фаризат не выдержала такого напора. Она всегда робела перед официальными лицами. Больше, чем перед мужем. Да и пес с ним, с Бека… Что он ей сделает? Налетит с руганью? Так у нее, слава богу, язык подлиннее. Нет, надо сказать, может, дочке это пойдет на пользу.

— Лучше бы мне помолчать… Ну уж, раз так… скажу. Сердце нашей дочери принадлежит другому. Парень он хороший, на адвоката учится. Она его ждет. Бека это знал и не должен был вставать поперек их дороги. Не для того мы ее учили, к свету вывели, чтобы теперь назад во тьму тащить. Вот что… Кто теперь насильно дочерей замуж выдает? Никто. Одни мы.

Фаризат отвернулась, вытерла рукавом глаза.

— Ваша жена права, — пылко воскликнула Сона, обращаясь к затылку Бека. — А вы, а вы…

Бека резко отвернулся от окна. В его суженных глазах, устремленных на девушку, читалось холодное, насмешливое презрение, смешанное с бешенством.

— Что ж, товарищ секретарь комсомола, если вы считаете, что моя жена умней меня, то и решайте с ней ваши комсомольские дела. А в мои не вмешивайтесь.

— Но, Бека, неужели ты… — начал было Казбек, но хозяин, выставив вперед ладонь, словно отгородившись от слов, заставил его замолчать и сам перешел в наступление:

— Казбек, вы мудрый человек, и я уважаю вас. Но я не хочу, чтобы кто-то кроме меня, — он метнул взгляд на Сона, — распоряжался в моем доме.

Бека торжествовал. Умен Казбек, совсем было загнал его в угол, но не на того напал. Нашелся Бека, сумел вывернуться, да и девчонку ловко осадил. Казбек — еще куда ни шло, но чтобы девчонка тыкала его носом — такому не бывать. Пусть говорят о нем, что хотят, — он не отступит в угоду этой пустой фитюльке.

— Давайте же выпьем, Казбек! — нарочито весело воскликнул Бека и взялся за бутылку.

— Спасибо, друг мой, но я не пью, — хмуро отозвался гость. — А если бы даже и пил, то не за тем пришел.