Антология осетинской прозы
Шрифт:
Когда Дахци шел на собрание, к нему присоединился Ильяс. Дахци хорошо знал, что не любит Ильяс нынешнюю власть:
— Добрый вечер! — сказал Ильяс — Что же, опять, значит, идем?
— Что же делать, идем.
— Что они там еще придумали? Какую еще ношу думают взвалить на нас? Все толкуют о каких-то колхозах. Впрочем, послушаем. Так вот, Дахци. Жили мы себе спокойно, в довольстве, а, теперь загубили нас совсем. Придумали каких-то батраков, кулаков, середняков. Разве не были мы все одинаково бедны?
Дахци усмехнулся в душе, когда услышал, что Ильяс причисляет себя к бедным,
— Что же поделаешь!
Их догнал сельский поп.
— Добрый вечер! На собрание идете?
— На собрание, — мрачно подтвердил Ильяс.
Некоторое время шли молча.
— Скажи-ка, батюшка, ради бога, перепадает ли тебе хоть что-нибудь или нет? — спросил Ильяс. — Была у тебя церковь, да прогорела; летучие мыши в ней поселились.
Поп хитро посмотрел на Ильяса и ответил:
— Власть религии не мешает. Исповедуй какую хочешь религию, молись какому угодно богу. В том, что такая хорошая церковь пустует, народ сам виноват. Церковь могут в любое время отдать верующим. А где они? Сами мы не годимся, Ильяс, сами…
Они прошли в зал, битком набитый народом, скудно освещенный керосиновой лампой. В воздухе стелился табачный дым, в зале гудел говор собравшихся. Кто сидел, кто стоял у стены. Некоторые проталкивались сквозь толпу в поисках места. Дахци прошел вперед, а Ильяс остался стоять в задних рядах. «Сегодня бедным быть впереди», — подумал Дахци, глядя на бедняков, сидевших в первых рядах. И ему было очень приятно, что молодежь сразу уступила ему место.
На сцену вышло несколько человек. Среди них Дахци узнал предсельсовета Мишу, секретаря партячейки Хамата. С ним был гость из Дзауджикау, невысокого роста, широкоплечий молодой человек в короткой русской шубе. Дахци заметил также на сцене и своего сына Мисоста.
Предсельсовета окинул взором собравшихся, стоя подождал, пока в зале наступит тишина, и, наконец, попросил:
— Потише, граждане.
Когда зал притих, он сказал:
— Так, откроем наше собрание, граждане. К нам из областной организации прибыл дорогой гость. Он будет говорить о великом деле: как перейти к новому порядку жизни, к социалистическому порядку, как единоличные хозяйства перевести в общее, колхозное хозяйство. Мы просим выслушать его внимательно. А пока изберем президиум нашего собрания. От имени партийной ячейки я вношу пять кандидатур… — и Миша назвал кандидатуры. — Возражения есть?
— Согласны, согласны! — дружно, хором ответили люди.
Только в дальнем углу кто-то невидимый крикнул:
— Опять своих выбираете! — но слова эти потонули в общем гуле.
Члены президиума заняли места за столом. Собрание притихло. Гость вышел на край сцены.
— Товарищи! Я буду говорить о коллективизации сельского хозяйства.
Приятный голос, понятная осетинская речь. Люди внимательно слушали и пристально смотрели на докладчика. Не все было понятно Дахци в речи приезжего, но он чувствовал, что докладчик говорит о какой-то еще неведомой, но лучшей жизни, что он зовет вперед, к новому, к хорошему.
— Мы выполняем заветы Ленина… — говорил докладчик, и слова его текли одно за другим, как волны в бурной речке. Хуже самого плохого показалась Дахци вся
А тут полетел вверх тормашками царь. Настали новые времена. Дахци теперь полноправный житель села, получил кусок хорошей земли. Есть уже у него, кроме лошади, и корова. Бабуз развела кур. А все же и поныне из бедности не вылез… И когда докладчик с таким сочувствием говорил о бедноте, сердце Дахци забилось сильнее в ожидании новой, лучшей доли.
— Теперь стало совершенно ясно, — говорил докладчик, — насколько хозяйство коллективное, оснащенное сельскохозяйственными машинами, выгоднее мелкого, единоличного хозяйства. Для улучшения жизни крестьян есть лишь один путь — путь коллективного хозяйствования, колхозный путь.
Дахци понимал, что если жизнь продолжать по-прежнему, то он, как и до сих пор, будет оставаться бедняком. Но как изменить существующее положение, Дахци не понимал. Колхозы? О них бывали уже разговоры в селе, но чаще всего говорили плохо и добра от них не ждали. А докладчик продолжал:
— В колхозе труд станет легче, легче будет приобрести сельскохозяйственные машины, шире станут пути вашей жизни… Целым селом… всей страной… к сплошной коллективизации, закладке фундамента социалистического сельского хозяйства… Все имеющиеся средства необходимо будет собрать к весеннему севу: лошадей, инвентарь…
«А как же быть тем, у кого только одна лошадь? — подумал Дахци. Но мысль эта оборвалась. В сумрак и духоту зала сыпались все новые раскаленные слова:
— Вперед к большому коллективному хозяйству, к сплошной коллективизации, к социализму! — закончил докладчик под аплодисменты и одобрительный гул. Похоже было, что в зал влетел пчелиный рой и неистово зажужжал. Трудно было разобрать в общем шуме, кто о чем говорит.
Когда шум утих, выступил и один из членов президиума. После него выступали еще многие, один за другим. Одни гладко, а другие коряво, но все высказывали свои заветные мечты о лучшей доле и о том, чего ждут от колхоза. И одни безоговорочно соглашались и горой стояли за колхоз, а другие говорили:
— Вы нам сначала покажите на деле, что из этого получится, а потом поведете нас туда.
Некоторые соглашались на совместную обработку земли, но не соглашались обобществлять рабочий скот и инвентарь. Время от времени из задних рядов слышались выкрики:
— Не нужен нам колхоз, оставьте его себе!
Дахци чувствовал в этих криках озлобление и ненависть, и ему это не нравилось. Он несколько раз сам порывался выступить и один раз даже встал, — но — пропади пропадом его робость! — так и не решился ничего сказать.