Антология осетинской прозы
Шрифт:
— Слыхал я вчера, — Илья левой рукой вытащил кисет, высыпал на стол махорку и задумался. — Помещик выселять вас будет.
— Я думал, ты что-нибудь похуже скажешь, а к этим угрозам мы уже привыкли…
— Чудак ты, Темур, что может быть хуже этого? Обязательно выселят, бумага есть. Помещик ваш будто говорил Сафа: «Выселю их, хоть клещами от земли оторву…» А ты знаешь, Сафа и Туганов — друзья. Я потому и пришел…
Казак Илья — вековечный батрак. Родом он из казачьей станицы Николаевской. Мать его потеряла мужа, когда Илье было три года. Молодая казачка каждую осень нанималась к богатому осетину на кукурузную ломку. Когда Илье исполнилось десять лет, мать хвалилась соседкам, что пристроила сына в надежные руки, в подпаски к Сафа Абаеву. С тех пор прошло много лет.
Кем только не был Илья за эти годы — и поваренком, и конюхом,
Последние годы Илья работал мельником. Семь лет назад, построив мельницу, Абаев Сафа послал туда работать Илью. На незнакомой работе Илье оторвало руку. Поэтому теперь пустой рукав его рубахи аккуратно заправлен за пояс.
Темур и Илья познакомились на пастбищах Сафа. Подростками-пастушатами они вместе пасли баранту и спали под одной буркой. Потом Темур ушел в горы, но безземелье прогнало его с гор. Он арендовал у помещика Туганова десятину усадебной земли и построил хату. Женился. Но выкупные платежи с каждым годом повышались, и Темур так и не смог выкупить свой участок.
Сейчас Илья пришел к Темуру в Дур-Дур, чтобы рассказать о том, что приехал судебный пристав по делам дурдурских крестьян и остановился у его хозяина, Абаева Сафа, в селе Христиановском.
На землях помещика Туганова жили сто сорок три семейства, которые когда-то были коренными жителями этих мест, но сейчас они числились как приписанные и их называли «временнопроживающими».
Помещик долгие годы старался от них избавиться, судился, но крестьяне со своей стороны доказывали, что земли эти принадлежали их дедам и отцам. Долголетнюю тяжбу все-таки выиграл помещик. Суд решил: «Выселить дурдурских крестьян, 143 семейства, с земли помещика Амурхана Туганова и расселить по всей Осетии, Кабарде и под Моздоком».
— Защиты искать больше не у кого, — проговорил Темур, подсев к столу и опустив подбородок на ладонь крупной жилистой руки. — Начальник Владикавказского округа, полковник Вырубов, Амурхану — друг… Начальнику Терской области, наказному атаману Терского казачьего войска писали… Архипастырю Владикавказскому — писали… Был у нас один защитник — Коста. И ему писали, но, говорят, он сам в далекой ссылке…
— Да, не такое теперь, время, чтобы честные люди хорошо могли жить. Что же вам теперь остается делать? Вы командующему округом напишите, князю Голицыну, в Тифлис, всем сходом напишите, — посоветовал Илья… — А не то судебный пристав Никитин да князь Макаев шутить не любят. Самых злых собак к вам послали…
— Не пожалеют, выбросят на улицу, — сказал мрачно Темур.
— А то, — глянув Темуру в глаза, прошептал Илья, — избейте пристава… Покажите себя, что вам терять?
— Плетью обуха не перешибешь, Илья, — возразил Темур. — И князю Голицыну писали, только не мы, а крестьяне Новой Санибы и грузинские крестьяне — имеретины, проживающие в Алагире. Сперва подали прошение начальнику области Толстову о наделении их землей. Толстов написал: «В просьбе отказать», а Голицын приписал: «Бродягам земля не нужна, почему грузины не живут в Грузии?» Что они, что мы одинаково зовемся временнопроживающими.
Темур помолчал, потом проговорил сквозь зубы:
— Странное нам придумали название. Было бы вернее называть нас нашим настоящим именем — безземельные, а то — временнопроживающие… Ты советуешь судебного пристава избить? А что мы от этого получим?
— Э, э! — воскликнул Илья. — Да что там! Мокрый сырости не боится. Чего вам терять? Все одно — временнопроживающие. Показать себя не умеете, боитесь, — горячо говорил казак. — Разгонят по аулам. Без кола, без двора, последнего телка за долга Амурхан отберет. Что ты такое будешь? «Временный», «пришелец», «кавдасард» [27] , как у вас безземельников-бедняков называют. Где-нибудь под чужим сараем, без родных, без друзей, под вечным страхом жить будешь: скотину пасти на чужом выгоне нельзя, детей твоих в круг играть не примут, жена по воду пойти не посмеет — каждый попрекать станет… Толкнут, обзовут, а ты и вступиться не посмеешь. Не человек ты будешь, а «кавдасард».
27
Кавдасард — холоп.
— Знаю, давно этим именем зовусь, — мрачно проговорил Темур.
— Нет
Темур поднялся с места, бросил на пол добела обструганную палку и заходил по избе. Большие уродливые тени заметались пр стене.
— Слыхал я, что в Грозном рабочие избили пристава нефтяных промыслов. Избили и без штанов по улицам бегать заставили. — Темур улыбнулся, зевнул и с хрустом потянулся. Разглядывая большую ладонь, он продолжал:
— Только ничего у них не получилось, половину рабочих, говорят, арестовали. А ты говоришь — сила… Силы много у меня, а на что она мне — мешает… Только кровь портит. Эх! Добраться бы до князя Макаева, он бы у меня враз заикой стал, — сказал Темур, сжимая кулаки.
— Он и привез бумагу о выселении.
— Вот что, Илья, — вдруг обратился Темур к другу и сел рядом с ним. — Ты осетинский язык знаешь и русский знаешь. Может, ты нам прошение напишешь? А то опять писарю деньги платить. Если до утра подпишем его всем сходом, то скажем приставу, что ответ от начальства ждем. Может быть, до осени дотянем, а там будет видно. Напиши, Илья, да так, чтобы до сердца дошло, ведь у них, у начальников, тоже дети есть…
— Не сумею, что ты! — проговорил казак. — У меня три рубля есть, дай писарю рубль, не пожалей… — сказал Илья, роясь за пазухой. — Пойдем, позовем его. Он складнее напишет.
Уже брезжил рассвет, а Темур и Илья еще сидели за столом. Писарь вполголоса читал прошение, Темур внимательно слушал, одобрительно кивая головой и усиленно дымя махоркой.
«Его превосходительству господину начальнику Терской области и наказному атаману Терского казачьего войска.
Нижепоименованных временнопроживающих в селении Тугановском и Синдзикауском 3-го участка Владикавказского округа.
Всепокорнейшее прошение.
Мы, в числе ста сорока трех домохозяев, выходцы из четырех осетинских приходов — Тибского, Галиатского, Махческого, Стыр-Дигорокого, расположенных в горах Северной Осетии, хотя и ныне числимся коренными жителями тех же приходов, однако и деды наши, и прадеды жили здесь. По крайней бедности, нищете и вопиюще безвыходному положению, происшедшему вследствие безземелия, деды наши вынуждены были покинуть горы и поселиться на землях этих, где живут Тугановы и Кубатиевы.
В горах плодородной почвы нет, а если она и создается искусственно, то ничто не может ее застраховать от обвалов, оползней, ливней, нередко смывающих урожай и самую почву.
Единственным выходом из бедственного нашего положения является аренда земли на равнинах, но осетинские общества сами уже давно страдают от безземелья, а потому мы принуждены арендовать земли у частных землевладельцев Тугановых, Кубатиевых и у станиц Терского казачьего войска.
Арендные цены за последние годы утроились.
Вследствие больших поборов землевладельцев за право проживания и пользования землей постепенно растут наши долги, коих уже в настоящее время не в состоянии уплатить. А что станет с нами в скором будущем?
Такое наше безвыходное положение, Ваше превосходительство. Почему и всепокорнейше просим всем обществом пожалеть наших детей и поселить нас особым поселком, где-либо на двух казенных участках Алагирского лесничества Владикавказского округа — Змезгун или Ахсарисар.
Входя в наше прискорбно-безвыходное положение, любвеобильнейший наш архипастырь письмом, к коему были приложены наше прошение и подворнопосемейный список наших семейств, благоизволил войти с ходатайством перед предместником Вашего превосходительства о поселении нас на одном из указанных участков. Не получая по сие время ответа на нашу всеподданнейшую просьбу и уже падая под ярмом вопиющей нашей бедности, мы приняли смелость просить распоряжения Вашего превосходительства о скорейшем поселении нас на одном из указанных участков.
Если же мы, к прискорбию нашему, не будем осчастливлены этим, в крайнем случае, поселите нас на казенном участке, находящемся в девяти верстах от города Моздока, заключающем в себе около шестидесяти десятин.
Обращаемся к Вам, Ваше превосходительство, как к отцу, нашему покровителю, спасите наших детей от голодной смерти, наших жен и сестер от позора бродячей жизни.
1901 года, апрель, 9 дня, селение Дур-Дур».