Антология русского советского рассказа (30-е годы)
Шрифт:
Локтев остановился, оттолкнул Баландина от себя и, размахнувшись, ударил его по виску. Плотник не охнул и очень легко свалился на землю, а Денежкин дал ему пинка ногой и с удовольствием сказал:
— А полтинника ты не получишь, хе-хе! Проспорил полтинник…
Плотник лежал неподвижно. Самохин, не останавливаясь, не оглядываясь, ушел вперед. Денежкин и Локтев посмотрели на плотника и тоже пошли.
— Лежит, — сказал Денежкин, Локтев промолчал, но через несколько шагов твердо выговорил:
— Многим
— Да, — согласился Денежкин. — Я, как выпью, так обязательно драться хочу. А полтину я ему действительно не дам. Вот Самохину — другое дело.
— Самохин — стражнику служит, — угрюмо заметил Локтев.
— Так я и ему не дам, — тотчас же сообразил Денежкин, сунул руку в карман, достал рубль и протянул его Локтеву.
— На. Квиты!
Локтев взял монету, подбросил ее высоко в воздух, а когда она упала на землю, к ногам его, сказал, подняв ее:
— Решка.
— Для нас, брат, орлом не ляжет, — откликнулся Денежкин.
Вошли в улицу, встречу им от пожарного сарая изливался шум многих голосов и особенно звонко звучал голос Данилы Кашина.
— Я, миряне, честь-совесть подробно знаю! Вот я его, быка, кормил, поил, уход за ним имел. Ну, я с вас за это ни копейки не беру. Я обществу — верный слуга!
— Знаем тебя, знаем, Данило Петров! — кричали ему.
— Давай на два ведра!
— Хватит одного!
— Тебе хватит, а мне нет!
— Так как же? Одно или два? — крикнул староста.
Мужиков было у сарая десятка полтора, и почти все они в один голос крикнули:
— Два-а!
— Эхма, где наше не пропадало!
— Гони за вином!
— Вино есть! — объявил Кашин. — Я вчерась догадался: наверно, думаю, миряне не упустят случая. Вино есть!
На завалинках сидели и ворчали бабы, собирались парни, девки, чей-то басовитый голос радостно командовал:
— Бабы, давай огурцов соленых, капусты квашеной — жив-во!
Кто-то густо напомнил:
— Хлеба!
— Все, что ли, собрались? — спросил Ковалев.
— Все, все!
— Вот — Локтев с Денежкиным…
— Баландина, плотника, нет!
Денежкин, расталкивая людей, хрипло говорил с усмешкой на опухшем, красноглазом лице:
— Баландин идет! Он, сослепа, мордой на крест наткнулся.
Сняли с пожарной телеги бочку, положили на телегу доски, попробовали, плотно ли доски лежат, и на этом столе быстро появились две светлейшие четверти водки, каравай ржаного хлеба с ножом, воткнутым в него, большие плошки с огурцами, капустой. Кашин, взмахивая руками, подпрыгивая, командовал:
— Изначала — бабы, как, значит, помощницы, наставницы наши! Бабы — подходите, благословясь, причащайтесь, покорнейше просим!
И вполголоса, подмигивая, он говорил ближайшим мужикам:
— Пускай они первые клюкнут, пускай хватят да опьянеют —
И снова кричал:
— Бабочки, радость наша! Не задерживайте! Глотай ее, царскую малопольную! Эхма…
Мужья, признав политику Кашина правильной, ухмыляясь, подталкивали жен к водке, любезно уговаривали их:
— Иди, иди, чего кривишь рожу!
— Айда, Настенька, тяпни чашечку для здоровья, не упирайся, дура.
А Кашин, разливая из бутылки по чашкам, притопывал ногой, звонко распевая:
И затем лишь я, ей-богу, Прод-должаю пить, Чтоб эту водку понемногу И вовсе истребить… Эх, ты-и!— На здоровье, Настасья Павловна! Ох, когда ты красоту свою изживешь? Ну, ну, бабочки, не кобеньтесь!
Бабы притворялись, что пить водку — дело для них новое, и пили ее маленькими глоточками, как пьют очень горячий чай, а выпив, морщились, вздрагивали всем телом, плевали. Подошла жена Локтева; он, сидя на земле, дернул ее за подол юбки и строго сказал:
— Немного глотай, задохнешься!
— Тебе легче будет, — ответила она.
Пошатываясь, приближался Баландин и еще издали плачевно кричал:
— Господа общество, требую помощи-защиты!
Денежкин взял из руки Кашина чашку, налитую до краев, и, бережно неся ее на уровне своего рта, пошел встречу плотнику, остановился пред ним.
— Пей!
— Не хочу! Не желаю от разбойника.
— Пей, я те говорю, — негромко, но грозно повторил Денежкин. Плотник поднял голову, глаза его слезились более обильно, чем всегда.
— За что били? — спросил он, всхлипнув, взял чашку в обе руки и присосался к ней, а когда он выпил, Денежкин швырнул чашку за плетень, в огород Кашина, сказал:
— Ну вот! И — молчи! А то…
Плотник, мотая головой, обошел его с левой руки и быстро направился к старосте, но Ковалев, должно быть, еще раньше выпил, он сидел на бочке и, блаженно улыбаясь, грыз мокрый огурец, поливая бороду рассолом, и покрикивал:
— И вышло все благополучно, как надо! Баландин, садись рядом…
— Шесть тридцать мне… причитается!
Староста захлюпал губами, засмеялся:
— Никому, ничего! Как уговаривались. Все — в недоимку! Забыл?
— Вор-ры! — завизжал плотник. — Пьяницы…
Локтев ударил его ногой под колено, плотник пошатнулся, сел рядом с ним и еще более визгливо прокричал:
— Разбойник!
— Сиди смирно, — посоветовал Локтев и добавил: — А то — водки не дадим.
— А ты работал ему, генералу?
— Не работал!
— А я — работал!
— Ну и твое счастье.
— Счастье? В чем?