Антология Сатиры и Юмора России ХХ века
Шрифт:
Доступным женщинам многое недоступно.
Заслуживает внимания пример жуков-богомолов. Жена богомола в пылу страсти буквально поедом его ест, но, даже съеденный до половины, он продолжает выполнять свои супружеские обязанности. Богомол понимает: супружеские обязанности не ограничиваются любовью. Настоящий супруг должен не только любить, но и кормить свою супругу.
Мужья, не спорьте с женами! Не может быть хорошим мужем тот, кто любит
Для иной современной свадьбы нужны не свидетели, а понятые.
«То, что муж этой женщины алкоголик, распутник, хулиган и дурак, что он истязает жену и живет на ее иждивении, что он тупое, невежественное, ленивое и грязное существо, — все это еще не самое страшное. Самое страшное — что он однолюб».
Любовь примиряет врагов. Такие враждебные, непримиримые слова, как «слабый» и «прекрасный» (прекрасные стихи — слабые стихи), примирились, подружились и стали синонимами в слабом и одновременно прекрасном поле.
Женщина говорит о своем знакомом: «Он такой молчаливый!»
И о другом своем знакомом: «Он такой молчаливый!»
У нее все молчаливые: она же никому не дает слова сказать.
Подходите к ветреным женщинам с подветренной стороны!
В санаторий, где лечат женщин, желающих иметь детей, охотно ездят мужчины, желающие иметь женщин.
Они бегают от инфаркта — и всё за женщинами!
Женишься на красоте, а живешь с характером.
Оживив себе жену, Пигмалион пожалел, что не создал ее из более мягкого материала.
Очнувшись от своей игры, Орфей застал жену в объятиях Морфея.
Египетская куртизанка Родопис продавала свою любовь царю за деньги, а Эзопу — за остроумие. Одни платят остроумием за любовь, другие — любовью за остроумие, и только те, кому нечем платить, расплачиваются деньгами.
Робеспьер любил женщин, но только как товарищей по оружию. Вместо цветов он дарил женщинам тексты своих речей и очень возмущался, что коллега Дантон может требовать от женщины что-то другое.
То, что не проникает в сердце, ложится камнем за пазухой.
В какой-то степени ревность — это плод любви добра и зла.
Зло любит ревностью.
От судьбы не уйдешь, а если уйдешь, то тебя будут разбирать на общем собрании.
В лирике, в отличие от физики, чем больше расстояние, тем сильнее притягиваются тела.
За столько веков Амур испробовал
И все это для того, чтоб люди полюбили друг друга.
Граждане
Между голландской и японской живописью больше общего, чем между голландской живописью и голландским сыром. Но не все голландские граждане способны это понять.
На суде, который над нами идет, родители наши — свидетели защиты, а дети наши — свидетели обвинения.
Человек уходит из жизни, как выходят из трамвая: на его уход обращают внимание те, кого он толкнул или кому уступил место.
Если всех преступников выпустить на свободу, честного человека сможет защитить только тюрьма.
Мы такие люди: если мы сидим в тюрьме и нам говорят: сидите осторожно, а то тюрьма развалится, — мы будем сидеть очень осторожно, не шелохнувшись, чтоб чего доброго не развалилась наша тюрьма.
Только в тюрьме чувствуешь себя как за каменной стеной.
После того как у нас ввели сухой закон, наши граждане стали меньше уважать друг друга.
Голове легко быть умной, она наверху.
Чужие радости бывают ближе, чем свои. Чужая молодость рядом, а своя так далеко, что до нее и за сто лет не доберешься.
Некоторые наши граждане, как палки, вытащенные из колес, любят повспоминать, как они способствовали нашему движению.
Мы так быстро бегаем от инфаркта, что прибегаем к нему с другой стороны.
Всю жизнь мечтал обрести почву под собой, а обрел почву над собой.
Говорят, в состоянии клинической смерти некоторые чувствуют себя очень хорошо. Но разве это не естественно после нашей клинической жизни?
Самоопределение — вплоть до отделения милиции.
Жизнь безжалостно сдирала с него рубашку, в которой он родился.
Если больной и протянет до утра, то только ноги.
После удаления слепой кишки больной стал значительно лучше видеть.
Евреи так глубоко пустили корни в России, что они теперь выходят в Америке.
Если хочешь жить по большому счету, придется по этому счёту платить.
Мы такой народ: мы способны только на подвиги и преступления. На другие, менее значительные дела мы не способны.