Антология сатиры и юмора России XX века. Том 14
Шрифт:
Входим в залу. Стол стоит такой, что трогать ничего не хочется — красота. Бутылки с экспортной водярой как алмазы сверкают. Нам даже стало стыдно за наши жалкие приношения. Нет, розочки мои стол здорово украсили, но коньяки и торт хозяйка как сунула куда-то там в угол комнаты, так они там до утра и простояли.
Но главное не это. В зале еще две женщины и один мужчина. Обе женщины — одна другой лучше, обе мировой стандарт и обе в моем вкусе. Одна фиксатая, другая грустненькая. Ну ничего, думаю, за таким столом долго не погрустишь, сестричка!
А
Ну, думаю, там видно будет, кто кого. В застолье, сам знаешь, я любому сто очей вперед дам. В крайнем случае, думаю, с красулечкой не получится, так здесь еще три прекрасные женщины, не считая приятельницы кэпа.
Покамест мы болтаем о том о сем, хозяйка успела переодеться и вся такая смачная снова приходит к столу, и мы рассаживаемся.
Начали выбирать тамаду. Ну кэп, конечно, назвал меня. Я для приличия сначала поломался, а потом беру стол в свои руки. Я веду стол, слежу, чтобы все выпивали, и пытаюсь идти на сближение с кем-нибудь из дамочек. Но вижу — что-то все время осечку дает. Удары мимо проходят. Нет, на остроты мои отвечают дружным смехом, чокаются со мной, стараясь друг друга опередить, веселятся, но дальше — ни-ни.
Правда, за той, что грустная сидела, я не пытался приударять, думаю — пусть немножко растеплится, но остальные, чувствую, культурно так, без хамства, дают от ворот поворот.
Между прочим, помогая хозяйке, я несколько раз выходил с ней на кухню, а потом мы раз даже в подвал спустились, там у нее грибы в банках стояли. В этом самом подвальчике, думаю, была не была, брякаюсь на пол и, обхватив ее ноги, говорю:
— Мадам, уже падают листья…
— Знаю, — говорит она так ласково, — мы еще увидимся… Но сегодня я хозяйка и прошу вас поухаживать за кем-нибудь из моих подруг…
При этом она так легко-легко пальцами провела по моей голове, что я чуть с ума не сошел от радости. Но что делать — приходится подчиняться.
— Я ваш раб, — говорю, — мадам… Будет сделано, как вы говорите…
Отряхиваю, значит, брюки, и мы снова подымаемся наверх. Ну, раз она так говорит, от хозяйки я отваливаю и снова пытаюсь выйти на связь с одной из ее подруг. Но вижу, ничего не получается. Время идет, красулю оставил этому серому волку, а он почему-то только с ее мужем ля-ля-ля, ля-ля-ля, а на нее ноль внимания. Что же это такое, думаю. Где слыхано, чтобы Марат в застолье один оказался. Дом полон женщин, а ухаживать не за кем. Ну, выбрал я удобный момент и отзываю кэпа.
— Что такое, — говорю, — никак не могу выйти на связь.
— Да, — соглашается кэп, — тут большая тонкость есть.
— Что за тонкость, — говорю, — этот тип — хахаль красулечки?
— В том-то и дело, — говорит, — что нет…
— Так в чем дело, — говорю, — значит, мужа любит?
— Да нет, — говорит, — совсем не в этом дело.
— Тогда в чем?
— Видишь, как этот мужик любезничает с мужем этой красули?
— Ну?
— Так вот, — говорит, — у них любовь.
— Как, — не верю я своим ушам, — в прямом смысле?
— Да, — говорит, — в самом прямом.
Я сначала удивился, а потом обрадовался. Я забыл сказать, что одна из этих дамочек, а именно фиксатая, была женой второго мужчины. Но я сам не сразу узнал об этом, до того они в разные стороны глядели.
— Если так, — говорю, — выходит, что жена этого типа и красуля свободны?
— В том-то и дело, — говорит, — что не совсем…
— Как, — говорю, — они верны своим мужьям, зная про такое?
— Да не в этом дело, — говорит, — они сами влюблены.
Тут у меня голова пошла кругом.
— Да в кого, — говорю, — они влюблены, в тебя, что ли?
— Нет, — говорит, — гораздо хуже.
— Так в кого же?!
— Они, — говорит, — только, ради бога, не выдавай меня, влюблены в хозяйку дома.
Я с ума схожу.
— Как так, — говорю, — в прямом смысле?
— В самом прямом, — отвечает.
— Ну а хозяйка, — говорю, — что?
— В том-то и трагедия, что хозяйка их не любит.
— Какая же это трагедия, — говорю, — молодец! Настоящая баба!
— Нет, — говорит, — трагедия, потому что они в нее влюблены, а она их не любит.
Я с ума схожу. Но что делать? Сажусь на свое место, потому что тамада должен стол вести. Но куда вести? И главное — кого вести? Ничего не понимаю. Ну, налил я себе полбокала водяры, чтобы очухаться немного от этой симфонии. Немножко прихожу в себя и соображаю. Значит, думаю, так: что мы имеем на сегодняшний день? Красуля отпадает, эта женщина отпадает, остаются грустящая мадам и хозяйка дома.
Но хозяйка не позволила за собой ухаживать, а, наоборот, предложила ухаживать за одной из своих подруг. Но две подруги из трех отпадают по независящей от меня причине, значит, остается грустящая мадам. Не так много, но и не так мало, если умело взяться… Я постепенно перекантовываюсь на нее, а когда начинаются танцы-шманцы, приглашаю ее. Хорошая женщина, но почему-то грустит все время. Во время танца слегка ее так прижимаю, чтобы она меня хоть немного почувствовала, но вижу, чувствовать меня не хочет. Как только начинаю зажимать, твердеет, как доска.
— Отчего вы такая грустная, мадам? — говорю.
— Ах, — говорит, — не спрашивайте! У меня такое горе было, такое горе…
— Какое горе, мадам, — говорю я ей, — помогать в горе — это моя вторая профессия.
— Нет, — говорит, — никто не может мне помочь… У меня любимый муж умер…
— Когда, — говорю, — это несчастье вас постигло?
— В прошлом году, — говорит.
— Мадам, — говорю, — в наше время приятно видеть женщину, которая так убивается по своему покойному мужу. Таких женщин, во всяком случае, в ближайшем окружении, нет… Но вы еще молоды, еще красивы, не надо замыкаться в горе… Чуть-чуть расслабьтесь, и вам легче будет…