Антология сатиры и юмора России XX века. Том 19
Шрифт:
Врачи задумались и говорят:
— А ведь вправду мы не умеем противозмеиной вакциной пользоваться. А ведь мы же «Скорая помощь». Ладно, давайте вашу собаку сюда, будем ее спасать. Только вы в своей одежде уходите на улицу. Когда надо будет, мы вас позовем.
Я на улицу пошел и ждал целый час. Через час мне собаку вынесли. Она была без сознания. Но врачи сказали:
— Будет жить ваша собака. Мы все правильно сделали, не упустили ее. И вам спасибо. Мы теперь умеем вакциной пользоваться.
И точно, собака Астра ожила. И много еще героических
— А ты гадюку убил?
— Нет, не убил.
— А зря, надо было ее лопатой ударить. Каждый человек в жизни должен змею убить.
И вовсе не каждый. И не надо никого убивать. Эта гадюка там живет, и к ней на ее территорию пришли.
Она маленькая, а собака для нее большая. Однако она на собаку смело бросилась.
Это давно было. Тогда еще не знали, что змеи полезные. И я тоже этого не знал, а ведь правильно сделал, что гадюку не убил. Сейчас ее дети по свету гуляют и свой яд людям отдают. А гадючий яд очень полезный. Он на противозмеиные сыворотки идет.
История о коршуне, крупной рыбе
и красных трусах
Я хорошо помню это время потому, что оно все было какое-то чистое, солнечное, как будто промытое.
В пионерском лагере под Москвой, на станции Усово, в тот год была на редкость недисциплинированная дисциплина. Ребятам разрешали самостоятельно купаться, ходить без вожатых в соседние деревни и даже читать во время мертвого сна.
И обходилось без происшествий.
Группа ребят, человек пять-шесть, пристрастилась бегать на Москву-реку ловить рыбу. Удочки у всех были примитивные, пионерские. Но ловилось хорошо.
Надо было войти в речку по пояс, надеть червяка или крупную муху и внимательно следить за поплавком в переливающихся беспокойных струях.
Рыба, которая ловилась, по-местному звалась «красноперка». А кто она была по учебнику, никто не знал. Все рыбины были одинаковые, одна в одну, как изготовленные по штампу на заводе. И размер у них был хороший — с очень большую ладонь.
Что нам с ними делать, мы не знали. Просто относили их в столовую, к радости местных девушек-поварих.
Ловля, и погода, да и вся пионерская атмосфера были столь хороши, что я не мог забыть о них много лет.
Когда я уже стал взрослым инженером, купил машину и даже женился, я решил снова приехать в этот лагерь. И не один, а с некоей юной очень талантливой художницей, с которой мне хотелось поделиться той атмосферой, той погодой и тем настроением.
И вот мы приехали в этот лагерь, и приехали не зря.
Была ранняя осень. Лагерь был пуст Мы прошли его насквозь беспрепятственно. Через опустевшие домики, какие-то крашеные павильоны, забытые спортплощадки, тенистые эстрадой и прочую вожато-пионерскую радость. Только ветерок шелестел. И почему-то птицы оглуши-тель-но свистели, как весной.
На берегу реки мы увидели лодочную пристань, вошли на нее и стали смотреть на воду и на пейзажи, отражающиеся в воде.
Пионерская
Вдруг пристань заскрипела. На нее вошел сторож. Тот же самый, лагерный — Пантелеич. И даже ни капельки не старше.
Он поздоровался со мной и с моей спутницей, как будто мы с ним все эти годы не расставались
— Отдыхать приехали?
— Отдыхать.
— Вот и хорошо. А то я всю осень и зиму один живу, даже поговорить не с кем.
— А есть о чем говорить?
— Всегда найдется.
— Ну о чем, например? О политике?
— Зачем о политике? Например, о случаях.
— Расскажите о каком-нибудь случае.
— И расскажу. Как я с одним коршуном поссорился.
— С коршуном?
— Ну да, с коршуном. У нас над лесом огромный коршун летает низом. Видно, гнездо у него близко. И часто летит тяжело, потому что рыбу в когтях несет. Большую.
Он помолчал, чтобы мы представили себе картину тяжело летящего над лагерем коршуна с большой рыбой в крепких желтых лапах.
— Он летит, а я придумал: или палку какую вверх брошу, или в горн пионерский дуну! От неожиданности он рыбу и выпустит. А я и рад.
— Вы что же. Пантелеич, всегда с собой горн носили?
— И носил. Это сейчас с продуктами хорошо стало. А тогда за каждой колбасиной приходилось в Москву ездить. А тут тебе рыбина большая. И даром.
— И не жалко вам коршуна? — спросила моя спутница.
— И жалко, и не жалко его. Когда он моих кур не трогает, так вроде и жалко. А как он пару цыплят у меня унесет или курицу, так и не жалко вовсе. Так бы и убил! Только стрелять я не стану, а вот рыбу у него отниму. Но и он мне хорошо отомстил.
— Это как, Пантелеич?
— А так. Сейчас расскажу.
Пантелеич никуда не спешил и рассказывал медленно, с удовольствием:
— Была вот как сейчас осень. Трава стояла на берегу свежая, как весной. Вздумал я сена насушить. Принес косу и стал косить. Кошу, кошу, а жара сильнющая! Вот как сейчас. Решил искупаться.
— А не холодно? Все-таки осень?
— Да нет. Погода, я же говорю, была как сейчас, теплая. На мне были одни трусы и калоши. Решил я в трусах в воду залезть. А потом думаю: чего это я буду трусы мочить-выжимать? Народу нет, пионеров нет, и так сойдет, без трусов. И полез голышом. Только влез, смотрю — тень надо мной промелькнула. Это коршун. Спикировал он на мои трусы, схватил их коггищями — и вверх. Спасибо, думаю!
Сторож посмотрел на нас — интересно ли нам — и продолжил:
— Туг, как назло, делегация из дом-отдыха. Сели на бережку, экскурсовод им про фабрику на той стороне рассказывает. А я плещусь. Ну что твоя русалка — туда-сюда, туда-сюда.
Я спросил:
— А что это за фабрика?
Он ответил:
— Хорошая фабрика. Там из растений гербарии для школьников делают. Какие растения чего лечат. Их на картонки наклеивают. Учебные альбомы получаются.
— Очень хорошая фабрика. — согласилась худож-ни-ца.