Антология сатиры и юмора России XX века. Том 32. Одесский юмор

Коллектив авторов

Расскажу я вам, босяки, сегодня про парня, которого мы звали негром. Да нет! Был он таким же, как мы с вами, белым по имени Васька, по фамилии Гапочка, по гражданскому паспорту русским. Хотя черт нынче разберет, у кого чистые кровя остались, так все перемешалось. Есть у меня свояк. Он, значит, произошел от украинца и еврейки, жена же его наполовину русская, наполовину цыганка, три дочери повыходили за армянина, эстонца и, представьте себе, за китайца, а сын женился на полячке. «Скажи на милость, –

жаловался он мне, – какую национальность моим внукам писать будут?» Чепуха все это, конечно, отработанный пар… Стоп!.. Занесло меня… Я ведь про негра хотел рассказать…

Каков он был человек, поймете сами из такого случая. Однажды подали нам ко второму блюду соленые зеленые помидоры. А Васька свой помидор есть не стал и оставил на тарелке. Второй механик возьми и схохми:

– Знаете, ребята, почему Васька помидоры не ест?

Все навострились, потому как усатый механик в остряках ходил.

– Так у Васьки же голова в банку не пролезет!

Кают-компания грохнула, а Васька спокойнейшим образом допил свой компот, встал, попросил разрешения, поблагодарил и ушел.

Зато на следующий день в обед он обиженно сказал механику:

– Ты тут вчера изощрялся, а у самого-то голова разве пройдет в банку?

Такой вот был парень. Но работал нормально, никаких претензий к нему не было. Один недостаток имел – больно здоров был спать. Ежели Васька уснул, с ним что хочешь делай. Хоть из койки вынь на голую палубу. Он только свернется колечком, посопит и продолжает спать. И потому поднимать его на вахту – целая проблема была, за полчаса начинать надо было.

Однажды стояли мы в ремонте, вывели из эксплуатации камбуз, переселились в гостиницу. Не помню уж, как вышло, но с койками было туго, и Ваське достался номер на двоих с настоящим негром. Ночью ребята намазали Ваське лицо сапожной ваксой, а утром стали будить. Схватив полотенце, Васька сунулся к умывальнику, увидел в зеркале совершенно черную рожу, сказал:

– Вот дураки, они вместо меня негра разбудили!

Лег и тут же снова уснул.

Скажите на милость, разве не справедливо его Негром стали звать?

Мариан Ткачев

История про капитана Без-енко – истребителя чудовищ

История эта началась и закончилась в большом портовом городе некой тропической страны, на берегу одного из океанов. Она правдива от первого и до последнего слова – ручаюсь вам головой. А ежели мало одного залога, к нему, я уверен, приложат свои головы все прочие очевидцы.

Неподалеку от порта стояла гостиница, воздвигнутая в эпоху колесных пароходов и шляпок с вуалями. Не было в ней кондиционеров и вообще никаких электронных удобств. Но зато там были крысы.

И жил в этой гостинице, на одном со мной этаже, капитан Без-енко.

Он привел сюда морской буксир и теперь обучал экипаж из местных жителей сложному искусству кораблевождения. В молодости была у него пышная шевелюра, но потом он выгодно обменял ее на усы кукурузного цвета и просторный живот – из тех, что у нас в Одессе называют «накоплением» или «арбузом». Я говорю «у нас», потому что Без-енко оказался моим земляком и даже почти соседом. Мы радовались такому фатальному совпадению, и нас было, что называется, водой не разлить – особенно по вечерам в баре, где изнывали в грязном аквариуме позолоченные рыбки.

Давно лишенные информации о ходе футбольного первенства, мы жили голой теорией, а она сулила победу одесскому «Черноморцу». Без-енко был экстремистом. Он презирал меня за то, что я довольствовался в мечтах третьим местом («Черноморец» к концу первого круга был на восемнадцатом и последнем).

– Можешь подавиться своей «бронзой»! – говаривал он обычно.

Ему нужно было «золото» или, по крайности, «серебро». По вечерам он изучал полупустую таблицу, ориентировочно прибавляя Одессе очко за очком.

И вот, когда он довел наконец «Черноморец» до «золота», минуя острые рифы поражений и унылые ничейные штили, грянул гром.

Гром этот был типографский. Пришли газеты сразу за несколько месяцев. Репортажи со стадионов были хуже некрологов. Я заполнил таблицу и решил наложить на себя руки. Но мне захотелось проститься с Без-енко: он получил те же газеты.

Без-енко с секстаном в руке опирался на стол, как Луи Каторз на знаменитом портрете. «Замерял падение нашей звезды», – подумал я и спросил:

– Ну, что ты имеешь сказать?

Он безмолвствовал. Мне стало его жаль даже больше, чем себя.

– Не убивайся, – сказал я. – Еще не все потеряно. Если киевское «Динамо» потерпит поражение во всех оставшихся матчах и потом дополнительно семь раз обыграет самое себя, а все другие команды половину своих очков отдадут «Черноморцу», то мы смело берем «серебро»…

Он поднял на меня страдальческие глаза и вдруг явственно произнес:

– Мне бы стрихнинчику.

«Готов!» – решил я и на всякий случай отошел к двери.

– Можешь на меня положиться, – продолжал он, – я этого так не оставлю.

– Чего «этого»? – я перенес одну ногу в коридор и чувствовал себя уверенней.

– Они жрут мой курс, – туманно ответил Без-енко и заплакал скупыми морскими слезами.

– Старайся поменьше думать об этом. Они приналягут и все поставят обратно, на место.

Он вздрогнул:

– Хотел бы я видеть, как им это удастся!

– Подожди, – мягко, как ребенку, сказал я. – Подожди и увидишь. Кто знает, может, они уже взялись за дело…