Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт
Шрифт:
В разговор вмешивается стоящая рядом женщина:
— Не слушайте его, это аферист. Я купила у него сторожевую собаку, оказался форменный сексуальный маньяк. Кидается на всех, включая кошек.
— А я вас предупреждал. Это такая порода. Она так и называется: бордель-терьер.
— Бордель меня не интересует, — снова перебивает мужчина. — Сколько вы хотите за этого щенка?
— Десять миллионов.
— А половину?
— Половину щенка я не продаю. Мужчина, не жалейте эти десять миллионов. У вас будет отличный
— Смешной человек! Если я вам отдам десять миллионов, этой собаке уже нечего будет сторожить.
В глубине рынка стоит маленькая будочка, в которой сидит гадалка. Толстая еврейка в цыганской шали по имени Аза Абрамовна. Поскольку ни газетам, ни радио уже никто не верит, находятся желающие узнать будущее от гадалки. Вот она раскладывает колоду перед толстым, лысым мужчиной. Тот поминутно вытирает лысину носовым платком.
— Так… Значит, вы у нас трефовый валет.
— Почему валет? Я король. И потом не трефовый, а бубновый.
— Слушайте, откуда я могу знать вашу масть, когда вы такой лысый. И потом, с чего вы взяли, что вы король? Вы кем работаете?
— Я? Инженер по технике безопасности.
— A-а. Тогда вы вообще шестерка. — Она быстро раскладывает карты. — Значит, так: до пятидесяти лет вы будете страдать от отсутствия денег.
— А потом?
— А потом привыкнете.
Одесский Привоз — это не просто место, где делают покупки. Это настоящий клуб, где люди встречаются поговорить за политику, за жизнь, за одесский «Черноморец» и вообще. Вот молодой папаша толкает перед собой широкую детскую коляску.
— Боренька, поздравляю с прибавлением семейства!
— Спасибо большое!
— Что, близнецы? Какие загорелые. Оба мальчики?
— Нет, мальчик только справа. Слева — дыня.
Супружеская пара идет с кошелками, полными продуктов.
— Гришенька, — говорит жена, — это ничего, что я бросила нищему деньги?
— Правильно сделала. Слепой человек, надо помочь.
— Но ты же говорил, что они все только притворяются слепыми.
— Нет, это настоящий слепой.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Он же тебе сказал: «Спасибо, красавица!»
— Тростянский, хорошо, что я вас встретил. Вы идете на похороны Кунцевича?
— С какой стати? Он же на мои не придет?
Вот так или примерно так расходятся люди с одесского Привоза. Уже вечереет, зажигаются первые огни, а на свежем морском ветру гордо полощется самодельный транспарант: «Господа! Приезжайте в Одессу, не то Одесса приедет к вам!»
Еврейские мужья
У англичанина есть жена, есть любовница, но он любит жену.
У француза есть жена и есть любовница, но он любит любовницу.
У еврея есть жена и есть любовница, но он любит маму.
К чему я это говорю?.. Чтобы вы знали, что такое еврейские мужья. Если не знаете,
Впрочем, не буду отвлекаться, расскажу все по порядку. Мой первый муж, Изя, был порядочный человек. Честный, скромный, не швицер, не фасонщик. У него был только один недостаток: он был шибко партийный. Когда его в первый раз увидела моя мама, она сказала всего три слова: а ничтожество, а гурнешт, а коммунист. А от себя добавлю: не просто коммунист, а мишигенер коммунист.
В первый же день свадьбы он повесил у нас в спальне портреты Маркса и Энгельса. Я говорю:
— Изенька, мне неудобно переодеваться перед незнакомыми людьми.
— Что значит «незнакомыми»? Это вожди мирового пролетариата! И я хочу, чтобы они висели здесь.
Я сказала:
— Ладно, ладно, успокойся! Хорошо еще, что ты их не положил с нами в кровать.
А про себя подумала: «Что я буду из-за них ссориться? Хочет — пусть висят, чтобы они уже все висели».
По ночам мой Изя не спал и не давал заснуть мне. Нет, не то. что вы думаете, его волновало совсем другое: чтобы коммунизм победил во всем мире. Хотя, что этот мир сделал ему плохого — я не знаю!
Но мало того, что он был ненормальный, он еще взялся за меня:
— Завтра мы идем на первомайскую демонстрацию!
— А что я пойду? Я же беспартийная.
— Не спорь! Все честные люди должны быть там.
Когда мы вышли на Красную площадь и он увидел вождей — он так возбудился, больше, чем в нашу первую брачную ночь.
— Почему ты молчишь? — говорит он мне. — Приветствуй наше правительство!
Так я уже шла за ним и кричала: «Пламенный привет! Пламенный привет!» Не могла же я им прямо сказать: «Чтоб вы сгорели!»
Кончилось все тем, что он пришел с партсобрания и говорит:
— Собирайся. Мы едем поднимать целину.
— Что мне поднимать? Я, слава богу, ничего не роняла.
— Не спорь. Меня посылает партия.
Я ему говорю:
— Изенька, партия тебя уже столько раз посылала. Может, и ты ее один раз пошлешь?
Когда он это услышал, он весь затрясся, обозвал меня контрой и ушел навсегда. Надо сказать, к его чести, что он ничего не взял, ушел буквально голый, прикрываясь своим партийным билетом.
Но я для себя решила: больше к партийному не подойду на пушечный выстрел. И мой второй муж, Лазарь, таки коммунистом не был. Он был деловой человек, гешефтмахер. Каждый вечер он ложился со мной рядом и, нет, не то, что вы думаете, начинал считать:
— Зибн унд драйцих, ахт унд драйцих, нойн унд драйцих, ферцих!..
Причем говорить по-еврейски он не умел, но деньги считал только на еврейском. Он, очевидно, полагал, что такое святое дело нельзя доверять русскому языку. Вот так и шло: я лежала рядом, а он считал: