Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Где он?
– выпалил Перхуров.
– Внизу, - с трудом обрел дар речи Стодольский.
Савинков подал знак Флегонту. Тот легко выбрался из глубокого кресла.
– "Внизу", - передразнил Флегонт.
– Точные координаты!
– В ресторане, третий столик от входа, - пояснил Стодольский.
– Курит трубку.
– Конспирация - профанация, - презрительно процедил Флегонт. Иногда он любил говорить в рифму.
Мягко, по-кошачьи Флегонт вышел за дверь.
Наступило грозное молчание. Савинков пружинисто ходил из угла в угол. Темное, как от стойкого загара,
Впрочем, сам Корнилов в Гатчине не был. И может, Руншч выкарабкался из лап смерти? А если нет? Тогда "под Ружича" работает чекист. Сейчас все прояснится...
Савинков внутренне подготовился к встрече и с Ружичем настоящим, и с Ружичем мнимым. Он даже рассчитал свои движения: в тот момент, когда на пороге появится подлинный Ружич, ему, Савинкову, останется сделать до него всего два шага. Эти два шага нужны, чтобы, отдавая должное нежданной встрече и радуясь ей, в то же время не вынуждать себя бежать навстречу гостю. А если в номер войдет не Ружич, а человек, выдающий себя за Ружича, этих двух шагов хватит для того, чтобы погасить свет и в темноте наброситься на самозванца.
Наконец в коридоре послышались шаги.
– Господа, - негромко сказал Савинков, - рекомендую снять курки с предохранителей.
Дверь отворилась, и в номер быстро вошел высокий поджарый человек в черном костюме. Ничто не выдавало в нем офицера. Он пристально посмотрел на Савинкова и негромко, с радостным изумлением произнес:
– Борис...
– Вениамин...
– прошептал Савинков.
Ружич нервно выпростал руку из кармана брюк и рванулся к Савинкову. Тот шагнул к нему навстречу, и они обнялись.
Потом с минуту молчали, вглядываясь друг в друга, словно хотели прочесть по глазам то, что каждый из них думал сейчас.
– Я помчался в Гатчину, - словно оправдываясь, заговорил Савинков.
– И там узнал, что ты ушел в иной мир. А ты воскрес!
Ружич молча кивал, спазмы сжимали ему горло.
– Петроград...
– Савинков расчувствовался.
– Петра творенье.
– В словах его звучала искренняя взволнованность, и все же было такое впечатление, будто он произносил их со сцены.
– Пора надежд и разочарований. Помнишь, Вениамин?
– Да, да...
– Весьма кстати ты возвратился на землю. Весьма!
Давно здесь?
– Скоро уже две недели.
– Где же скитался?
– Не поверишь...
– Тебе?
– В "доме анархии)).
– Неужели? Он же разгромлен чекистами!
– И от чекистов можно скрыться! Прыжок со второго этажа - и здравствуй, свобода! Кстати, предупреждаю заранее: ушел до того, как чекисты ворвались в дом...
Ружич говорил это, и на душе было мерзко. Ложь причиняла ему страдания. Но он понимал: скажи сейчас этим людям правду, и судьба его будет решена.
Стодольского ободрил исход встречи Савинкова с Ружичем. Радость омрачалась лишь тем, что Савинков снова вырвал у него инициативу. Стодольский напряженно смотрел на Ружича, ожидая, когда тот наконец поблагодарит его.
– Я признателен вам, очень признателен, - сказал Ружич, подходя к Стодольскому,
– За то, что вы помогли мне вновь обрести друзей.
– Да, да, - закивал чахлой бородкой Стодольский.
– Но как вы догадались, что я смогу свести вас с Борисом Викторовичем? Ведь вы, помилуй бог, подвергали свою жизнь немалому риску.
– Счастливый случай, - ответил Ружич.
– Я остановился в "Юпитере" и неожиданно увидел Бориса Викторовича, когда он входил в подъезд. Я все понял. Потом увидел вас и как-то подсознательно догадался, что вы идете на конспиративную встречу.
– Это не комплимент, а обвинение, - нахмурился Савинков, обернувшись к Стодольскому.
– Нет, нет, - попытался смягчить атмосферу Ружич.
– Я, конечно же, шел на громадный риск. Но иного выхода не было. Разумно ли было предположить, что Борис Викторович еще когда-либо вновь появится в этой же гостинице? Я слишком хорошо знаю его.
– Однако какую весть ты нам принес, пришелец?
Чей жребий изберешь своим?
– Савинков любил вставлять в свою речь строки рождавшихся экспромтом стихов и очень гордился своими поэтическими находками.
– Жребий избран, - просто, без пафоса ответил Ружич.
– Борьба за свободу и счастье России.
– Значит, как и прежде, - с нами?
– Как и прежде!
Савинков понимал, что эти вопросы могут задеть за живое чувствительную натуру Ружича, но считал право мерным и необходимым спросить его об этом здесь, при всех. Чем дьявол не шутит, может, Ружич стал иным?
– Прошу за стол, - пригласил Савинков жестом хлебосольного хозяина. Первое слово, как всегда, нашему уважаемому начальнику штаба. Прости, друг, - извинился он перед Ружичем, - дань воспоминаниям отдадим позднее.
Коренастый, слегка скособоченный Перхуров встал и начал четко, рублеными фразами докладывать обстановку.
У него не было никаких записей: цепкая память сохраняла нужные имена, факты, цифры.
Педантично, со скрупулезной точностью он доложил о том, что благодаря усилиям штаба и лично Бориса Викторовича организация ныне представляет собой крепкую и сильную боевую единицу, готовую начать восстание против большевиков. Прием в организацию осуществляется на основе программы "Союза": отечество, верность союзникам, учредительное собрание, земля народу. По условному сигналу каждый офицер, давший клятву, прибывает на сборный пункт для вооруженного выступления. В Москве в рядах "Союза" объединено пять тысяч офицеров, в Казани - пятьсот. Надежные организации созданы в Ярославле, Рязани, Рыбинске, Муроме, Владимире, Калуге.
– Прошу сопоставить: мы начинали с восемьюстами офицерами в Москве, дополнил Савинков.
– И не забудьте, что эта группа раздиралась противоречиями. Одни стояли за союзническую ориентацию, другие, к счастью, их было меньшинство, звали нас идти по германофильской дороге. Теперь можно твердо сказать: у нас нет ни правых, ни левых, наш священный союз существует во имя любви к многострадальной России.
Перхуров с подчеркнутой почтительностью слушал Савинкова. Он привык докладывать только факты: обобщения входили в компетенцию Савинкова.