Антология советской фантастики

Фантастика родилась вместе с искусством. Некоторые горячие головы утверждают даже, что она появилась раньше. Во всяком случае, вся известная нам первобытная мифология, весь народный эпос, если можно так выразиться, дышат ею. И позднее влияние фантастики сказывается на всей истории мировой литературы. «Одиссея» и «Махабхарата», «Парсифаль» и «1001 ночь», «Гаргантюа» и «Дон-Кихот», «Гулливер» и «Фауст», «Шагреневая кожа» и «Вий», «Легенда о Данко» и «Человек-невидимка», «Война с саламандрами» и «Маленький принц» — попробуйте представить себе,

М. Горький страстно доказывал, что искусство имеет право на преувеличение, что Геркулесы, Прометеи, Дон-Кихоты, Фаусты не «плоды фантазии», а вполне закономерная и необходимая трансформация реальных фактов. Казалось бы, зачем доказывать само собой разумеющееся? Затем, что с давних пор делались (и делаются) попытки расчленить нерасчленимое, противопоставить реальное фантастическому в литературе как «серьезное» «несерьезному», принизить фантастику, сведя ее до положения «несерьезной», «развлекательной» литературы. Да и самое фантастику не раз пытались подразделить на касты. Эти тенденции тоже прослеживаются в истории.

Так, официальная мифология — это в глазах античного мира очень серьезно. А скажем, роман утописта тех времен Ямбула о сказочном острове, где нет ни богатых, ни бедных, ни рабовладельцев, ни рабов — это так… фантастика. А между прочим, Аристоник, вождь одного из народных восстаний, потрясших Римскую империю, пытался основать на Земле то самое «Государство Солнца», которое рисовал в своем романе Ямбул.

Идиллические повести о пейзанах и куртизанах, далеких от действительности, как небо от земли, — это в глазах светского общества два-три века назад было изящной словесностью. А «Иной свет, или космическая история об империях и государствах Луны» Сирано де Бержерака — всего лишь развлекательной фантастикой. Теперь же без этой фантастики трудно представить полностью философскую мысль Западной Европы того времени.

Сотни бездарнейших романов, претендовавших на художественное обобщение реальной жизни и отвергнутых жизнью сразу оке после появления на свет божий, — это было в глазах критиков XIX века высокой литературой. А Жюль Верн и Камилл Фламмарион — это же для детей!

Но, во-первых, это не в большей степени для детей, чем Гюго и Войнич, Диккенс и Марк Твен. Во-вторых, среди детей, запоем читавших Жюля Верна и Фламмариона, были Циолковский и Эйнштейн.

История повторяется. «Гиперболоид инженера Гарина» — это так… фантастика. А вот «Хлеб» или «Иван Грозный» — это, конечно оке, произведения настоящей литературы, ничего общего с фантастикой не имеющие.

И так далее. Разумеется, мы здесь изрядно обеднили реальный процесс, иной раз было и наоборот. Но сделали мы это намеренно, чтобы лишний раз подчеркнуть в общем очевидную мысль: ценность произведений определяется не их принадлежностью к тому или иному роду литературы. Касты столь же противопоказаны искусству, как и жизни. Изъять элемент фантастики из литературы, выделить его в виде дистиллята или, того хуже, отвести ему третьестепенную роль столь оке немыслимо, сколь невозможно исключить, допустим, кислород из кругооборота элементов

Существует тысяча определений фантастики. Не хочется давать здесь тысяча первого, потому что опыт показывает: определения эти страдали и страдают односторонностью, неполнотой. При каждом из них какая-то часть фантастики, не по принципиальным, а по чисто формальным соображениям, оказывается на положении «низшей расы», а то и вовсе за бортом. Пострадавшей же в конечном итоге становится вся фантастика в целом.

Кроме того, стираются временные грани в развитие фантастики. Между тем она отнюдь не одинакова в разные исторические эпохи. Это естественно: ведь и литература в целом не оставалась одной и той же в разные времена!

Сказанное вовсе не отрицает необходимости специального литературоведческого анализа произведений фантастики. Напротив, есть основания подозревать, что многие беды этой последней как раз и коренятся в слабой разработанности ее теоретической базы. Разве есть у нас капитальные исследования, посвященные мировой фантастике вообще, и советской в особенности? Разве есть книги, рассказывающие об истории, об особенностях, о тенденциях развития фантастики — советской в первую очередь?

Несколько интересных книг К. Андреева, Е. Брандиса и В. Дмитревского, Ю. Кагарлицкого и еще двух-трех литературоведов — книг, посвященных творчеству отдельных фантастов или отдельным проблемам фантастики. Несколько статей с различной постановкой вопроса о фантастике в целом. Вот пока и все наше богатство.

Не удивительно, что при такой нехватке серьезных критических работ даже в толстом литературном журнале может появиться статья о фантастике столь удивительно беспомощная и субъективная, что применительно к поэзии, скажем, она выглядела бы просто скверным анекдотом. Надо надеяться, что это явление временное и настоящее литературоведение фантастики еще впереди.

Эта статья далека от претензии хоть в какой-то степени восполнить пробелы серьезного литературоведческого анализа произведений советской фантастики. Хотелось бы лишь еще раз подчеркнуть, что фантастика есть неотъемлемая часть литературы. Как и любой другой области литературы, ей присущи свои специфические способы художественного отражения и познания действительности. И в том числе такая специфическая черта, заметно присущая именно современной фантастике, как отражение и познание действительности в тенденциях ее развития.

Сколь многогранна жизнь, столь же многогранна и литература и ее ветвь — фантастика. Произведения фантастики бывают прогрессивными и реакционными, талантливыми и бездарными, умными и глупыми, Фантастика может принимать сотни ликов, как и любое иное творение искусства.

Что такое фантастика?

Утопический роман? Да. Антиутопия? Да. Занимательная популяризация научных знаний и возможных достижений науки среди детей? Да. Художественное осмысление сложнейших социологических проблем, стоящих перед человечеством и понятных только взрослым? Да. Тончайший психологический роман, построенный на той оке основе? Да.