Антология современной французской драматургии. Том II
Шрифт:
этот чудовищный поступок — убийство собственного ребенка, — принес свои плоды.
Благодаря ему, как она и утверждала с невероятной уверенностью, кризис разрешился и наши рабочие места были спасены.
Как было не радоваться этому?
В тот же день по воле случая
из выпуска новостей мы узнали
о еще одном событии.
ГОЛОС ПО ТЕЛЕВИЗОРУ. «Сегодня утром, в четыре часа тридцать восемь минут, девятнадцать „миражей“ нашей армии снялись с военной базы в Вербон-сюр-Конь…
Никто и не заметил,
как пролетело время.
Мы собрались
все вместе,
чтобы отпраздновать
назначенное на завтра
открытие «Норсилора».
Политический деятель,
которому пришлось немало побороться,
тоже
присутствовал.
Это был чудесный
и в то же время
все-таки
немного странный вечер.
Мы все думали о моей подруге.
Тот, кого мы по-прежнему знали как ее так называемого сына, объявил, что не вернется на «Норсилор».
Он собрался завербоваться в армию.
Он так и сказал:
завербуюсь в армию.
Следующий день
напоминал праздник.
Когда я вошла на предприятие,
мне захотелось расплакаться.
Ко мне возвращались все знакомые ощущения.
Я чувствовала, словно вернулась
домой.
Здесь все было восстановлено.
От катастрофы не осталось и следа.
Как будто ничего и не произошло.
Мы вернулись на прежние места.
Но не успела я приняться за работу,
как почувствовала, что со мной что-то творится.
Во мне как будто все остановилось.
У меня больше не было энергии.
У меня больше не было сил.
Я почувствовала такую слабость,
что была вынуждена присесть.
Это было действительно ужасно.
Я не понимала, что со мной.
Мне пришлось пойти в медпункт.
Меня отправили на анализы.
Через несколько дней
выяснилось, что я жду ребенка.
Вот уже несколько месяцев.
Ребенка?!
Я?!
Как это случилось?
Что же произошло?
Что же я такого сделала, чтобы оказаться в таком положении?
Какой ужас!
Но
было то, что я не была до конца уверена,
я не была толком уверена в том,
что действительно
проделала
нечто такое,
через что должна пройти каждая женщина,
чтобы оказаться
в подобном положении.
Нет.
Даже сегодня
я не могу
сказать
об этом
с полной уверенностью,
нет, не могу,
и это, наверное,
самое страшное.
Мою подругу
поместили
в закрытое учреждение,
очень далеко от того места, где мы жили.
Однажды
кто-то решил,
что было бы неплохо
все-таки
поехать всем вместе и повидать ее,
навестить ее.
В коридоре
мы столкнулись
с тем, кого мы
все эти месяцы звали ее якобы взрослым сыном
или сыном в кавычках,
он приехал попрощаться с ней,
потому что, сказал он нам, он уезжает.
И все же наша встреча была приятной.
Моя подруга, казалось,
обрадовалась при виде нас.
Я, разумеется, не стала говорить ей о своем положении.
Уходя, она сказала мне, что
была счастлива
сделать то, что сделала,
счастлива, что прислушалась к себе.
Она сказала мне, что получает большое количество писем
со словами поддержки
и даже выражениями благодарности.
Но она сказала, что в признательности не нуждается,
ей и так хорошо.
После нашего ухода
стеснительная девушка,
которая пришла вместе с нами,
ненадолго осталась с ней наедине.
О чем говорили они вдвоем, нам не известно.
Мы не знали,
что хотела ей сказать эта девушка,
что нужно было ей сказать,
что хотела она сказать моей подруге.
Но через несколько дней
девушка,
похоже, загрустившая после свидания с моей подругой,
попыталась покончить с собой.
К счастью, ей это не удалось.
На следующий день, видимо,
все от того же отчаяния,
она явилась в комиссариат полиции и созналась
в серии
убийств женщин,
прокатившихся незадолго до этого по нашей области
и наделавших много шума.
Не знаю почему,
но ей поверили.
Лично я думаю, что она была похожа на кого угодно, только не на убийцу.