Антология современной польской драматургии
Шрифт:
Что они, курицы не видали?..
Видали, да только им обратно на войну не терпелось…
Да, помню… у них на каждой руке по две пары часов было…
Это от спешки…
По восемь на каждого…
Перья всплывали наверх…
Я хотела дать им соль, но они отказались…
Сказали, времени нету, надо скорей па zapad.
Ах, эти старые добрые времена, их помнишь, как никакие другие. Жизнь делится на «до них» и «после». Кто помнит, как было, тот мудрый. Самые мудрые — женщины в черных платках и черных платьях.
А тех, других, помните…
Как вчера всё было…
Начищенные голенища…
Манжеты-Стрелки на брюках…
Санитария и гигиена…
Здоровались…
Перечницу им подавай…
Помню одного…
Я тоже помню!..
И я!..
Их псы отказывались брать корм…
Словно и не голодные были…
Собаки всегда голодные…
Так они что, притворялись?..
Собаки притворяться не умеют…
Они могли их выдрессировать, чтоб притворялись…
Я испугалась, когда бросила ихнему псу, а он отвернулся…
Будто больной был…
Да не был он больной, по собаке сразу видно…
Да, больных собак они не держали…
Это у русских были больные…
И они их ели?..
Такого не помню…
А что еще ты помнишь?..
Красивых мужчин в начищенных сапогах…
Один выстрелил в мою маму, но у нее раньше ноги подкосились, и остались только следы от пуль на стене, а он пошел себе…
Дурак, что ли, был — подумал: убил?..
Когда убивал, не сомневался, что убьет, вот и пошел себе…
Да, они всегда были самоуверенные…
Им в голову не приходило, что можно промахнуться… Что можно выйти в неначищенных сапогах…
Что обувь можно не чистить…
Что можно выйти в начищенных сапогах и не дойти… Поскольку нет ничего важней гигиены…
И чистоты…
Да…
Когда выпал снег и вода замерзла, они сразу грязными стали…
Стали похожи на русских…
И меньше уже убивали…
Из соображений гигиены…
Одно дело зарыть трупы летом, и совсем другое — зимой…
И у «тигров» гусеницы замерзают…
Что?..
Ах, ничего… Так тогда в утешение говорили…
И точно, когда не могли помыться, никуда уже не годились…
Да, и тогда начинали воровать кур…
От них воняло, и они начинали бояться…
Помытый был герой…
А слегка провоняет — и сразу трус…
Грязный становился слабым…
Грязный не мог даже как следует стрельнуть…
Не помывшись, не могли попасть в ребенка…
Да… Помню — еле во взрослого попадали…
Что ты еще помнишь?..
Еще двух вещей они боялись…
Каких?..
Леса и болезней…
В лес носу не совали, и в дом, где больной, не заходили…
Да, ты права, убегали…
Если надо было войти в лес, они сперва его поджигали…
Если убивали больного, то не заходя в дом…
Верили в микробов…
В леших и упырей…
Ну
Они тоже верили и сперва поджигали…
Они что, думали — леший сгорит?.. Это ж глупо…
Глупо. Но они не могли иначе. Они думали, духи горят, как мясо…
В детстве им не объяснили…
Некому было…
Они ведь думали, что всё знают…
А потом, голубушка, они стали похожи на русских…
И перец у них кончился, и соли не стало…
Да, моя милая, и курицы-то украсть не могли толком…
Гонялись, гонялись, пробовали подстрелить, но в птицу труднее попасть, чем в ребенка…
Даже жалко их было… Воды попросят, мы выносили…
Некоторые пытались квитанцию нам всучить…
Странные были времена…
Жалко их было…
Бедные, думали, что духи горят…
И соль у них кончилась…
И перец…
Аминь…
Они впитывают в себя слова матерей, как когда-то их молоко. Вместе с молоком они вобрали память, она засела у них в костях. Все прошлое, что кружит у матерей в крови, живет и в их телах как древний эпос.
Вместо того чтобы угонять машины, мы могли бы сначала съедать их собак…
Тогда бы нас не за тех приняли…
Приняли бы просто за пожирателей собак…
Тогда мы бы гребли брильянты лопатой…
А они — как и не заметили ничего…
Видели бы в нас пожирателей собак…
Собакоедов в «ауди» и «мерсах»…
Псожирателей в золотых цепурах…
Да, я входил бы в магазин и брал все самое дорогое…
А они будто и не замечают…
Они бы видели только собачатину у нас в животах…
Кто знает…
Что — кто знает?..
Кто знает, вдруг бы они даже приняли нас за русских…
Точно, за русских, которым всё можно…
Можно жрать их собак и ездить на их машинах…
А как они узнают русских?..
Они узнают русских по своему страху…
По тому, что хотели бы быть, как русские, и по тому, что никогда не будут…
Тесно мне тут и душно, и скучно, и глухо. Пейте за мою душу. Я хочу слышать, как стучит стакан о металлическую крышку гроба и как вы малолетку посылаете в темноту за водкой. Я хочу слышать, как вы грызете стекло и как обсуждаете девок. Утром меня закопают в землю. Я уже чувствую, как у меня растут ногти, и хочу в последний раз услышать звуки жизни. У меня сквозная дыра в теле. Через нее входит холод и остается уже навечно. А вы тут рассказываете о русских, вместо того чтобы привести девок к моему гробу и я услышал их смех. Плевать мне на русских. Я не видел лица того, кто меня убил, потому что он стрелял мне в спину. Но я не в обиде. Ведь я пришел ночью, когда он спал, и это не был рыцарский поединок. Теперь я труп и не знаю, где у меня душа, не знаю, была ли она вообще. В моем теле дыра от пули навылет, через которую заползает холод. Приведите девок и врубите музыку в своих тачках, потому что мне страшно быть трупом.