Антология современной уральской прозы
Шрифт:
Я захожу на балкон и начинаю заготовленную на кухне речь по второму разу произносить.
Потом — тьфу-ты, ну-ты! — смотрю, а она в наушниках.
Кассету Сандовала слушает.
— ПОЗДНО, РАЯ, ПИТЬ НАРЗАН! — Как Таня Афанасьева говорит.
А Петя Морозов постоянно повторяет:
— СПОКОЙНО, СОФОЧКА, КОНЧАЮ!
Про слабозаваренный чай:
— ПИСИ СИРОТКИ ХАСИ.
САМАЯ МЕРЗКАЯ ФРАЗА ИЗ УСТ ДЕВУШКИ-2:
— Только не в меня!..
Рая
— Иногда, Саша, мне хочется вас убить!..
Инна сама испекла мне на день рождения торт и написала на нем кремом МОЕМУ ЛЮБИМОМУ САШЕ. Завернула его в блестящую фольгу и перевязала розовой ленточкой. И пока несла его от бабушки, эти буковки прилипли к фольге и получилось:
МОЕМУ ЛЮБИМОМУ ВИТЕ.
Иннин брат Дима говорит:
— НЕ НАДО В ПОПУ ЛИТЬ КАКАО!
Отец Наташи Лейкиной — боксёр — когда ему кто-то позвонил по телефону и спросил:
— Куда я попал? — Ответил: — В жопу пальцем!
Вечером И. провинилась, качала права, что при подготовке к экзамену ей всенепременно надо покурить. А потом стала ко мне приставать. Я безучастно лежал, отвернувшись, с полчаса, а потом говорю ей:
— Самая главная ЭРОГЕННАЯ ЗОНА у человека — его мозг! Так что, чем меня гладить, просто скажи: прости меня, пожалуйста! — Чем довел её почти до истерического хохота.
У И. был недельный запор, и как-то так случилось, что, отправляясь в очередной раз в туалет, она захватила с собой туда Алешковского почитать. И так зачиталась, что про свой запор позабыла.
— Под Алешковского, — говорит, — легко какается.
— Инна, — говорю, — ты ведёшь себя со мной то, как ребенок — докладываешь мне про каждый свой поход в туалет, то как воспитательница, отчего мне начинает казаться, что я на твоей маме женат.
ПРИНЦЕССЫ НЕ КАКАЮТ.
Дубичев причесывается перед зеркалом (фотографироваться для сотого №). Я говорю:
— Подвинься, дай мне себя причесать... Я тоже теперь расчёску ношу!
Дубичев: — ЧЕСАТЬ-то у тебя, может, и есть чего, а вот РАСЧЁСЫВАТЬ нечего!
Г. В.: — Уже лысеешь, а всё — ХУДОЖНИК!..
Инна рассказывает: покупаю я в киоске жевачку про любовь, а рядом 2 мальчика лет по 8 покупают жевачки с голыми тетками. Один из них разворачивает, рассматривает вкладыш и говорит:
— Фу-у, у меня такая тёлка уже была!..
Инна всё скучает по подруге Лейкиной, вдвоем с которой 4 года учебы
— В 60 лет, — говорю я, — ты, наконец, отбросишь все провинциальные предрассудки, поймешь, что ты — ЛЕСБИЯНКА и всю жизнь любила одну только Лейкину свою.
— Ты не представляешь, как мы жили. — Говорит. — Обе на кухне что-то вместе готовили, и никто нам больше не нужен был. Иногда для разнообразия можно было себе мужиков завести. С ней и поговорить можно было обо всём.
— А со мной что ли, — говорю, — ты не обо всём поговорить можешь?
— И с тобой можно. Но ты потом можешь надо мной подшутить в своём амплуа. Той защищённости, какая была с ней, нет.
Иннина мама приехала из Каменск-Уральского, прочитала московский журнал «Матадор», где Курицын работает, и говорит дочери:
— Инна, иди-ка сюда, разговор есть!
— Инна, — говорит, уединившись с ней, — ты — ЛЕСБИЯНКА?
— Мама, — говорит Инна, — по всем формальным признакам — да, а по правде — нет.
Антонов А. Г. рассказывает, что В. И. Реутов с возрастом стал прислушиваться к своим болячкам, заниматься ЙОГОЙ, бегать по утрам и посещать бассейн. В бассейне с ним случился такой казус: в раздевалке ему пришлось снять очки. И вот выходит он без очков в бассейный зал и ничего почти не видит без очков-то. Вот незадача! Тут его останавливают: оказывается, он ещё и плавки позабыл одеть.
1 марта с крыши дома мне на нос капля упала.
Спрашиваю Арсения:
— Что ты собираешься подарить Наиле на 8 МАРТА?
— Ты знаешь, — отвечает он, — я не отношу себя к числу людей, отмечающих такие БАНАЛЬНЫЕ ПРАЗДНИКИ!..
И пока я глотаю ртом воздух, силясь понять, хотел ли он тем самым меня обидеть, он добавляет:
— ... и вообще это ведь одно из проявлений СЕКСУАЛЬНОГО РАСИЗМА.
Сергеева В. Г. рассказывает про очередной телефонный звонок в приёмную депутата Госдумы:
— Мне нужна помощь, я инвалид без ног, — и т. д. А какая помощь нужна, инвалид без ног не говорит, подавай ему непременно самого депутата. В конце выясняется, что ему нужно пустые бутылки сдать.
В очередной раз Инна уезжает от меня на учёбу;
— Стою в тамбуре электрички, — говорит она мне потом по телефону, — плачу и чуть ли не на грани истерики. И спасло меня только вот что. Помнишь, там стояли двое военных, семечки жевали. Человеки с ружьем. И один из них растроганно посмотрел на меня, отсыпает мне горсть семечек и говорит так просто и непосредственно: «Единственное, чем могу помочь в этой ситуации.»
На самом деле закончится всё тем, что она бросит этот свой Челябинск, а потом опять непонятно что будет. Вот увидите.