Антонин Дворжак

Гулинская Зоя Константиновна

В Сихрове работалось легко. Гёбл окружал Дворжака всяческим вниманием, заботился о нем, не обременял своим присутствием, но умел появиться в нужную минуту, чтобы помочь проиграть какой-то отрывок и рассеять сомнения. Вернувшись в Прагу, Дворжак скоро закончил сочинение, и в декабре Иоахим уже получил для просмотра готовый концерт. А затем и сам Дворжак приехал в Берлин, чтобы услышать и обсудить возможные замечания. К огорчению Дворжака, замечания были настолько серьезными, что весь концерт пришлось радикально переделывать. На это ушло несколько месяцев. И снова рукопись была отправлена Иоахиму. Но теперь Иоахим не спешил заняться ею — очевидно, интерес к концерту у него пропал. Прошло два года, прежде чем он нашел время раскрыть рукопись Дворжака и опять остался многим недоволен. Дворжаку он написал, что в сольной партии есть места неудобные для исполнения,

видно, что автор хорошо знает скрипку, но давно не брал ее в руки. Инструментовку следовало бы сделать более прозрачной. В очередной приезд Дворжака в Берлин они проигрывали концерт дважды. Потом была устроена репетиция с оркестром, чтобы лучше представить себе, где нужно «осветлить» или «утяжелить» инструментовку, где выделить сольную партию.

На этом участие Иоахима в жизни скрипичною концерта Дворжака закончилось. Хотя сочинение это писалось для него и было ему посвящено, Иоахим так никогда его и не сыграл. Следует отметить, что в эти годы Иоахим вообще уже редко и неохотно разучивал новые сольные произведения. Он участвовал в созданном им квартете. Ансамбль этот играл квартет Дворжака ми-бемоль мажор (op. 51), в Германии и Англии впервые исполнил его секстет. Много времени Иоахим отдавал руководству Берлинской консерваторией, а в сольных выступлениях в основном пользовался своим старым репертуаром.

Концерт Дворжака, хотя и получился красивый, богатый мыслями, интересный музыкальными находками, по мнению Иоахима имел мало выигрышную сольную партию. Этим в какой-то мере отличаются у Дворжака все его концерты — фортепианный, написанный ранее, скрипичный и даже его великолепный виолончельный концерт. Все дело в том, что мастер крупных форм, Дворжак свои концерты считал, прежде всего, симфоническими произведениями и потому особое внимание уделял оркестру. Он у Дворжака не просто сопровождение, создающее фон солирующему инструменту, как во многих популярных в то время концертах других авторов, где роль оркестра зафиксирована самим названием: «концерт для… в сопровождении оркестра», а полноценный партнер двух соревнующихся начал. Возможно, отсутствие особых эффектов у сольной партии при основательном нагромождении технических трудностей и отпугивало солистов. Например, фортепианный концерт Дворжака очень долго дожидался своего первого исполнителя. Потом чехи решили переработать его. Известный музыкальный педагог Вилем Курц прошелся карандашиком по нотным строчкам, придал по собственному разумению блеск и эффектность сольной партии. А нужно ли было это делать? Мы часто склонны видеть ошибку там, где нас что-то не устраивает, что-то неясно. Наш современник советский пианист Святослав Рихтер поступил иначе. Он постарался понять автора. На это ушло время. Многие знали, что Рихтер учит концерт Дворжака, но он его не показывал, говорил, что еще не готов для исполнения этой вещи. Зато когда он сыграл концерт, это было настоящим событием в музыкальном мире. Чехи утверждали, что такого Дворжака они еще никогда не слышали. Дворжак не был романтиком, не увлекался, подобно Сметане, утонченностью Шопена. И в чувствах, и в музыке он был проще, более земной. Поэтому, вероятно, и нужен был огромный талант Рихтера, чтобы засверкали все красоты произведения Дворжака.

Но вернемся к скрипичному концерту. Первым интерпретатором этого произведения Дворжака, которым пренебрег Иоахим, был молодой чешский скрипач Франтишек Ондржичек. Ученик Бенневица, он два года совершенствовался в Париже у Ламбера Массара и вернулся домой в ореоле славы. Технических трудностей для Ондржичка не существовало. Уже в двадцать четыре года о нем ходили легенды. Дворжака Ондржичек знал давно по рассказам отца, которому тот, будучи студентом Органной школы, давал уроки игры на скрипке. Способствовать популярности отечественного композитора, которому воздавали должное уже во многих европейских странах, представлялось молодому скрипачу весьма заманчивым.

Под руководством Дворжака он начал учить концерт, часто навещая композитора дома на Житной, и вскоре исполнил его в Праге в зале Рудольфинума. Дирижировал Ангер. Лучшее исполнение трудно себе представить. Интерпретация Ондржичка стала впоследствии образцом для многих скрипачей. Да это и не удивительно. Ондржичку, как и Дворжаку, были близки и дороги характерные черты отечественной народной музыки, а концерт весь пронизан этими чертами. Особенно ясно они проступают в третьей побочной партии, построенной на типичных темпераментных интонациях чешской народной музыки:

₁ [Allegro, ma non troppo]

Понятен был Ондржичку и дворжаковский лиризм, словно напоенный ароматом чешских лугов и лесов. Вслушайтесь в эти отрывки:

₂ Adagio ma non troppo

₃ [Adagio ma non troppo]

₄ Poco piu mosso

₅ [Adagio ma non troppo]

₆ [Adagio ma non troppo]

А как мог остаться молодой чех спокойным к танцевальным мелодиям, завершающим концерт, когда от синкопированного ритма фурианта, заносчивого, упрямого, горделивого даже ноги старцев начинали приплясывать:

₇ [Allegro giocoso ma non troppo]

Играл Ондржичек пламенно, страстно. Как хрустальная россыпь сыпались каскады пассажей. Все было продумано, идеально отработано, без стремления к внешнему эффекту и, несмотря на технические трудности, воспринималось легко и просто, как задушевное эмоциональное повествование о красоте и счастье. Не менее удачно прошло исполнение концерта и в Вене под управлением Ганса Рихтера.

А затем началось непонятное. Скрипачи ополчились на Ондржичка с целью помешать ему дальше исполнять концерт. Пабло Сарасате высказался о произведении очень двусмысленно. «Это меня ужасно разозлило, — писал Ондржичек Дворжаку, — так что я сказал ему, что он его просто не знает». И дальше добавлял: «Сарасате играл Бетховена по-испански: бегом, — как же он может понять Ваш концерт?» Еще хуже Сарасате говорил о сочинении Дворжака в беседе с Вацлавом Коптой, скрипачом-виртуозом, преподававшим в консерваториях Мюнхена и Филадельфии. Он утверждал что это сплошное пиликанье, а форма устарела, и что Иоахим его наверняка не будет играть. Ондржичек до того рассердился, что после этого не навестил Сарасате и отказался дать ему свою фотографию, которую тот просил. Он писал Дворжаку из Вены: «Я хотел играть Ваш концерт в Гамбурге… но они сняли его, почему — я не знаю, но узнаю. Наперекор этому, во Франкфурте и в Бремене я объявил Ваш концерт. Я буду его играть также здесь вторично на своем большом концерте… и я был бы рад, если бы смог исполнить Ваш концерт и в Лондоне весной».

После скрипичного концерта Дворжак некоторое время занимался сочинением мелких вещей. Появился вокальный цикл «Цыганские мелодии», ряд фортепианных пьес, соната для скрипки и фортепиано. Потом его опять потянуло к большим формам. Укрывшись на полтора месяца в отведенном ему каретном сарае на Высокой, Дворжак написал шестую по счету, ре-мажорную симфонию (op.60), изданную потом как первая симфония. Дворжак посвятил ее Гансу Рихтеру, который всегда к нему хорошо относился и, несмотря на известную оппозицию, дирижировал в Вене и скрипичным концертом.

Симфония ре мажор — типичное для Дворжака произведение, где сочетаются преломленные сквозь призму его таланта, самобытные черты отечественной музыки и классические традиции. Уже с первых страниц ощущается национальная основа музыки. Рисуются спокойные чешские пейзажи, повествуется о мужестве людей, живущих на этой земле. Вторая часть, пронизанная песенными интонациями чешской музыки, может быть названа лирическим ноктюрном, с которым резко контрастирует третья часть скерцо — фуриант с его полюбившейся Дворжаку ритмической остротой и напористостью. А завершается все обширным ликующим финалом.