Антракт
Шрифт:
Растения, которые мы с Джеком посадили, чтобы украсить наш небольшой внутренний дворик, цвели пышным цветом, несмотря на то что в этом году я совсем забросила их. В теплых лучах солнца раскрывались благоухающие розовые бутоны жимолости. Роза, казавшаяся слабой и хрупкой, когда мы высаживали ее прошлым летом, сейчас объявила стену дома своей собственностью и, вся в бутонах, карабкалась по ней, будто росла на этом месте всегда. Цветы не принесли мне ни радости, ни грусти: они просто были здесь, на солнце, как и я. Аромат жимолости и сливочная желтизна цветков розы не имели отношения к воспоминаниям прошлого года; это был новый порядок вещей: мой и только мой. И поэтому я была довольна тем, что меня окружает. Я перевернулась на живот, открыла книгу и начала читать.
Могу порекомендовать роман о Тристраме Шенди [7] тем, кто хочет оторваться от реальности окружающего нас мира. Герои Лоуренса Стерна настолько погружены в свой внутренний мир, что у них нет ни желания, ни интереса вмешиваться в наши дела. Эта книга — идеальное «бегство от реальности», но в то же время она написана так мастерски, что вызывает у читателя духовный подъем. В начале своего одинокого существования я подумывала, не начать ли мне читать Сьюзен Ховач или Кэтрин Куксон — авторов, поставивших эскапизм на поток. К тому моменту я еще не прикасалась к ним и с жадностью представляла себе многочисленные ряды ожидающих меня книг. Моя мать просто проглатывала произведения обеих; друзья постоянно упоминали, что берут их книги с собой на каникулы. Мне удавалось выстоять только потому, что я знала, насколько недисциплинированной могу быть. Стоит начать читать подобную литературу, и я, возможно, никогда не смогу вернуться к мало-мальски серьезным произведениям. Но было крайне важно, чтобы я вообще читала — я и читала, но только такие вещи, которые не искушали бы мою отрешенность от мира обжигающей горечью, гневом или желанием почувствовать рядом сильное плечо. Эрика Джонг, Мэрилин Френч и Фэй Уэлдон были не для меня. Я начала читать одну их таких «отпускных» книг, но она не отвечала моим потребностям — как пирог из мясного фарша с почками, в который не положили мясо. Мне пришлось искать других авторов. Лучшей альтернативой оказались произведения, внутренний мир героев которых настолько закрыт, что читатель просто не в состоянии проникнуть в него. Конечно, это были книги Джейн Остин, естественно, Арнольда Беннетта, Эдварда Форстера, Барбары Пим и Лоуренса Стерна, за которого я и взялась. Сначала книги отвлекали меня от размышлений. Но вскоре вместе с моим безмолвным домом они превратились в опору и поддержку каждого моего дня. Я перестала прислушиваться к звукам разговоров Фреда и Джеральдины из-за изгороди, забыла о красочном патио и буйстве растений за моей спиной, полностью погрузившись в мир Шенди.
7
Лоуренс Стерн, «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена».
Думаю, я читала около часа или даже дольше, а потом задремала, согретая лучами дневного солнца, — положила щеку на книгу и, ощущая лень и покой, погрузилась в сон.
Проснувшись, я испытала чувство, близкое к панике: плохо понимала, где я нахожусь; осоловелая от длительного неподвижного лежания и вся липкая от пота, не в состоянии сфокусировать взгляд. Дворик был в тени, и я поняла, что сейчас около четырех-пяти часов дня пополудни. Я была голодна, чувствовала сухость во рту и раздражение, как будто меня разбудили до того, как я была готова проснуться. Я поднесла к глазам часы, но никак не могла разобрать: половина пятого или половина шестого? И в этот момент я отчетливо услышала — что было совсем необычно — звонок от входной двери в мой дом. В любом другом состоянии я бы не обратила на него внимания. Я почти всегда так поступала, правда, нельзя сказать, что меня тревожили очень часто — разве что приходили снимать показания счетчика или собирать благотворительные пожертвования, — ведь я давно избавилась от друзей. Но в тот момент, поскольку я была в полусонном состоянии и мое поведение подчинялось условным рефлексам, я, спотыкаясь, босиком протопала через кухню, по коридору в холл и открыла дверь, так до конца и не проснувшись.
За спиной визитера сияло солнце, поэтому в первое мгновение — правда, это продолжалось всего лишь долю секунды, — я не узнала его. Но вот я моргнула, взглянула на него снова и увидела розовое, пышущее здоровьем лицо Робина Карстоуна. Солнечные лучи слились в нимб над его чистыми, светлыми, аккуратно подстриженными волосами, а голубые глаза, излучавшие обычное для него страстное желание, подчеркивали свежий цвет лица. Мое сердце, бесчувственное уже в течение долгого времени, сжалось от одного его вида. Если бы я догадалась взглянуть на гостя из-за шторы в комнате, выходящей в холл, я бы просто не открыла дверь. А так я оказалась в ловушке в полном смысле этого слова. Я снова закрыла глаза в надежде, что это ошибка, но, открыв их, снова увидела перед собой Робина.
— О, хорошо, — сказал он и сделал движение в сторону двери, как будто намеревался войти: мускулистая волосатая нога согнулась, белая кроссовка опустилась на ковер в холле, — Я увидел машину и решил, что ты должна быть дома. Стоял и жал на кнопку, никак не мог понять, работает звонок или нет…
«Ну и лжец, — подумала я, — если трезвон разбудил меня в патио, естественно, ты, стоя здесь, прекрасно слышал его».
Я ничего не ответила, и ни один мускул не дрогнул на моем лице, — просто стояла, держась рукой за открытую дверь и опираясь о стену в холле, и чувствовала себя беспомощной. Не сомневаюсь, моя поза была очевидной — смысл понял бы любой, не настроенный столь решительно на то, чтобы пройти внутрь. Я делала все возможное, чтобы преградить ему путь.
— Принес тебе книгу Лоуренса, о которой мы говорили. Знаю, утром ты была слишком занята, но подумал, что сейчас не станешь возражать, ведь выходной день…
Он заглядывал мне через плечо, жадно всматриваясь в холл, как будто дом мог что-то поведать обо мне.
— Какой симпатичный холл, — произнес Робин.
Наши головы исполнили старинный бальный танец: он вытянул шею, чтобы рассмотреть холл, я же пыталась закрыть ему обзор.
— Я не помешал? У тебя никого нет? — Он улыбнулся, обнажив крупные белые зубы.
— Спасибо, что принес книгу, — наконец сказала я, протягивая руку. — Взгляну на нее в выходные, а в понедельник можно будет обсудить.
Робин крепко прижал книгу к обтянутой футболкой груди и придвинулся ко мне, как игрок в регби, намеревающийся сделать трехочковый проход, или как там это правильно называется? На долю секунды мне показалось, что он и в самом деле собирается плечом оттолкнуть меня, рвануть вперед по коридору и, успешно добравшись до кухни, броситься на пол, закрывая собой том Лоуренса. Одет он был подходяще.
— Я собиралась уходить, — осторожно сообщила я.
Он опустил взгляд на мои босые ноги, затем снова посмотрел мне в лицо, моргая белесыми ресницами, как филин. Потом расплылся в улыбке, вытянул вперед руку (другой он по-прежнему крепко прижимал книгу к груди) и очень осторожно прикоснулся к моей щеке.
— Нет, не собиралась. — Он радостно улыбнулся. — Ты спала. У тебя складочки здесь и вот здесь…
— Послушай, — произнесла я вполне учтиво, — я никого не приглашаю к себе. Это правило, вот и все. С тобой это никак не связано. Мне нравится быть одной.
С моей стороны было ошибкой озвучивать этот тезис. Я слышала собственный голос, звучал он мягко и с некоторым сомнением, то есть неубедительно. Кроме того, я недавно проснулась и поэтому медленно соображала. Будь я на его месте, меня бы такие слова тоже не убедили.
Когда я закончила свой спич, Робин снова моргнул и в его глазах появился хитрый огонек.
— Брось! — жизнерадостно возразил он. — Я проехал на велосипеде три с половиной мили в такую жару. Десять минут, и я уйду.
А потом Робин совершил блокирующий захват, как в регби: прижал меня плечами и, проскользнув в холл, занял там твердую позицию, так что я была вынуждена оглянуться и посмотреть на незваного гостя. Глубоко упрятанное чувство, когда-то называемое гневом, всколыхнулось в моей душе, но затихло, даже не достигнув максимума. О нет, из-за этого типа я не собиралась возвращаться в мир людских страстей и пороков. Я вежливо улыбнулась и повторила:
— Боюсь, мне действительно нужно идти. Извини, но я уже опаздываю.