Аня Каренина
Шрифт:
— Угу, — Стива чувствовал, что его одурачили, но мысль о том, что Христос мог быть в этом замешан, казалась уж чересчур кощунственной, поэтому он поблагодарил Эрнста Петровича и вышел.
— Ну что? — сразу накинулась на него Долли. — Хочешь выпить? А? — её глаза быстро-быстро перебегали с одного зрачка Облонского на другой.
— Да вроде нет…
— Ну вот, сразу видно — другой человек! От вас прямо так и исходит какое-то свечение! Сколько здесь работаю, никак не устану удивляться способности Эрнста Петровича за какие-то полчаса преобразить пациента до неузнаваемости. Значит так, сейчас вы должны поехать в церковь и закрепить… э-э…
— В церковь? — Долли захлопала глазами.
— Да, именно. Так ведь?
— Да, этот… — у Облонского язык не повернулся назвать Либиха доктором. — Архиерей сказал, что надо.
— Кто?! — Долли вообще перестала что-либо понимать.
— Не обращайте внимания, — Лидия Вениаминовна улыбнулась так, что казалось, всё существо её превратилось в лоснящийся масляный блин. — Это часть нашей методы, которая сочетает все самые передовые достижения медицины и традиционные народные методы.
— Народные методы? — у Долли ягодицы свело.
— Да, церковь традиционно лечила алкоголизм, и, как показали исследования, проведённые Эрнстом Петровичем, весьма эффективно. Те методы, что она применяла, по силе воздействия во много раз превосходят все известные технологии воздействия на сознание.
— Да? — Долли косилась на Лидию Вениаминовну всё ещё с подозрением, но упоминание о церкви её всё же успокоило. Церковь не обидит.
Антихрист
После обеда Каренина вдруг почувствовала горячее желание немедленно помолиться.
Быстро вращая колёса, облизывая пересохшие губы, она поехала в свою комнату, мысленно уже начиная обращаться к богу.
Закрыв за собой дверь выделенного ей жилища, она положила локти на стол, сцепила пальцы, опустила вниз голову…
— Господи! — прошептала она, но собственный голос показался ей чужим, губы двигались как будто сами по себе. — Ты грешница! — вдруг произнесли они. Аня вздрогнула и почувствовала, как у неё закололо во рту, по всему телу побежали электрические импульсы, появилось чувство сильной неловкости. Потрясённая Каренина сосредоточилась на ощущении «чужеродности» собственных губ, которые продолжали шевелиться сами собой, а голос… Чужой низкий голос звучал, так как будто всё тело Ани превратилось в колокол. — Ты грешница! Ты должна покаяться! Тебя одолевают греховные мысли! Ты думаешь о сексе! Ты всё время думаешь о сексе! — Аня задрала юбку и засунула руку себе в трусы. — Ты хочешь сделать это! — Аня потрогала свой клитор, но ничего не почувствовала. — Грязная шлюха! — Каренина стала поглаживать себя всё быстрее и быстрее, а её губы продолжали грозно вещать: — Ты шлюха! Шлюха! — Аня откинулась в кресле, продолжая гладить себя, но ничего при этом не ощущая. — Я шлюха. Я шлюха, — монотонно повторяла она, сжимая другой рукой грудь, вытаскивая её наружу. Затем, начиная с кончиков пальцев ног, ей постепенно стало холодно. Холод продвигался всё выше и выше. Пока Каренина не затряслась вся от стыда. Ей хотелось умереть.
На следующий день в общине поднялась необычная суматоха. Видимо, ждали приезда «высокого начальства». Все поднялись в пять утра и начали драить домик сверху донизу. На кухне велись какие-то праздничные приготовления, молились в рабочей обстановке по местной радиосвязи, не отрываясь от работы.
Аня с удивлением смотрела с порога своей комнаты на всё происходящее.
— Ти… Тебья надо помыть! — подбежал к ней Джон. Аня смотрела на него с безразличием. Всё происходящее потеряло для Карениной какую-либо ценность или хотя бы реальность. Ира, община… Всё какое-то бесконечное дьявольское наваждение… Сон — просто сон, который никак не может кончиться. Сейчас она проснётся и пойдёт в школу…
— Аня! Проснись! В ванную! — рядом уже суетилась Ира, толкая Анину каталку в ванную.
Ира и Наташа сердито помыли Каренину, непрестанно бормоча при этом молитвы и сильно растирая мочалками. Аня сидела в ванной тихо, неподвижно. «Банщицы» обращались с ней как с неодушевлённым предметом, двигали, поливали, даже не просили повернуться. Потом её вытащили из ванной, постелили на кресло полотенце и, вооружившись ещё двумя, стали вытирать Аню. Каренина заметила, что после этой манипуляции полотенца не были брошены в общую корзину с бельём, а убраны в отдельный бумажный пакет.
— Меня что, хотят убить? — спросила она равнодушно у Иры.
— Что? Да кому тут надо тебя убивать?! Ты что?! — возмутилась та.
— А зачем тогда всё это?
— Просто сегодня приезжает верховный отец нашей церкви. Он приезжает из-за тебя.
— Из-за меня? — Аня решила, что во сне ничему удивляться не стоит. В конце концов, это всё не по-настоящему.
— Ему было откровение, — многозначительно произнесла Наташа, начиная натягивать на Каренину трусы.
— Больше тебе ничего не надо знать, — с недавнего времени Ира почему-то стала недолюбливать Аню. — Никто тебе тут ничего не сделает. Понятно?
— Понятно. — Хотя Каренина так ничего и не поняла. В любом случае она смирилась со всем, что только может произойти. — Это же сон.
— Что сон? — хором спросили девицы, переглянувшись.
— Всё сон.
Наташа внимательно посмотрела на Аню, у той было такое равнодушное лицо, что «свидетельнице о Боге» стало не по себе, и она этого самого бога тут же мысленно помянула.
Когда Аню снова отвезли в её комнату и оставили там, Ира со своей «свидетельницей» направились на кухню. Там надлежало шинковать салат.
— Может, она того? — Наташа повертела пальцем у виска, вопросительно глядя на Иру.
— Может… Не знаю, — досадливо ответила та, пытаясь воткнуть большой нож в капустную кочерыжку.
Около четырёх часов дня прибыл зелёный общинный «Мерседес» — ровесник Ани. Каренина из окна наблюдала, как все вышли на улицу и, размахивая какими-то цветами, восклицают: «Осанна! Осанна!» Из машины вылез ещё более суетливый и ещё более красный, чем обычно, пастор Джон, а следом за ним высокий сутулый старик, который в свою очередь открыл дверцу невероятно толстой тётке в розовом костюме, который только усиливал общую нереальность происходящего. Аня сжала голову руками. Ну что за бесконечный кошмар! Когда же она наконец проснётся!
Через некоторое время послышался топот, как будто в Анин закуток двигалось стадо носорогов, причём явно не с лучшими намерениями. Дверь распахнулась.
— She’s here! Вот она! — отец Джон показывал на Аню тому самому сутулому старцу, которому все дружно кричали: «Осанна!» Лицо старика показалось Ане похожим на драконью морду.
— Это преподобный О’Брайен, — почтительно представил Ане вошедшего пастор Джон. — А это ТА САМАЯ АННА! — многозначительно сверкнув глазами, обратился общинный пастырь к священноначалию.