Анютка едет в гости
Шрифт:
– Можешь, – обреченно выдохнул я, проклиная свое мягкосердечие…
***
…Одно из преимуществ работы в музее заключается в том, что я могу незаметно покидать рабочее место и также незаметно возвращаться. От моего кабинета до внутреннего дворика всего пара шагов. А там, в заборе, имеется дыра, которую наш дворник старательно прикрывает от бдительного ока директрисы куском старого шифера. С моей комплекцией ничего не стоит просочиться сквозь лаз и вынырнуть на боковой улице в стороне от бдительных музейных окон, не то, что нашей директрисе. Ее массивным телом дыру вполне можно было бы закупорить. О моих побегах знал только дворник, но я оплачивал его молчание дешевыми
Чтобы никто не заподозрил, что меня нет на месте, я оставлял на своем столе головной убор. Летом это была бейсболка, весной и осенью – кожаная кепка, а зимой – шапка. Кабинет оставлял открытым. Директриса заходила, видела головной убор и уходила, думая, что я нахожусь в рабочем движении. Музей у нас большой, закоулков в нем, хоть кино снимай про привидения. Заблудишься, неделю будут искать и не факт, что найдут. Говорят, пара-тройка скелетов, что стоят в музее в темных углах, появились не просто так. Словом, сдать меня мог только дворник, но он мне предан, по крайней мере, до тех пор, пока не бросит курить. Да и в этом случае я, наверное, найду другой способ купить его молчание. Человек он отзывчивый и понимающий. Главное, не располнеть, чтобы не пришлось расширять дыру в заборе. Впрочем, с моей зарплатой набрать лишний вес – задача непростая.
Итак, «час Ч» подошел, и я незаметно улизнул, наказав дворнику, также выполнявшему функции сторожа, по окончании рабочего дня закрыть мой кабинет на замок. До вокзала добрел пешком, отказавшись от услуг общественного транспорта и сэкономив приличную сумму, нашел на электронном табло нужный мне поезд и отправился на перрон. Душа моя трепетала, как попавшая в силок перепелка. Я жутко волновался, ведь предстояло встретить писаную красавицу. Витек-то к таким дамам привык, он красавиц не то, что встречал, бросал пачками. А в моей жизни это был товар дефицитный. При встрече с красавицами у меня обычно начинает першить в горле, руки потеют, а лицо покрывается красными пятнами.
Удивительным образом поезд южного направления не опоздал и подкатил к перрону тютелька в тютельку, по расписанию. Я даже пожалел об этом. Волнение сделало мои ноги ватными. Было бы неплохо, думал я лихорадочно, глядя на проплывающие мимо вагонные окна, если бы состав опоздал, хотя бы на сутки. Скрипнув от старости, вагоны остановились. Затем резко вздрогнули, дернулись, проехали вперед еще пару метров, вновь остановились, дернулись и заскрежетали так, словно поблизости шла битва двух рыцарских армий. Но потом все-таки замерли. Замерло и мое сердце. Букет, а ведь я прихватил из музея букет, один из тех, что иногда приносят директрисе посетители, а она их передаривает гардеробщице, так вот, букет мелко затрясся в моей руке. Подозреваю, что вместе с ним затряслась и рука. А может, это дрожал перрон, и его дрожь передалась моему телу. Хотя, не исключено, что перрон дрожал из-за меня.
Из сведений, полученных от Витька, я знал номер вагона. Быстро подгреб к нему, боясь разминуться с Анюткой. Впрочем, я бы наверняка нашел ее по очарованным «охам» и «ахам». Их, несомненно, испускают все мужчины всех возрастов, в поле зрения которых целиком или частями попадает Анютка. Одни видят в ней маму, другие – дочь, третьи – сестру. Ну а такие, как Витек, видят в ней что-то другое. Я добежал до нужного вагона и, подняв шлагбаум с букетом, замер в ожидании грандиозного явления красавицы. Время шло, часики тикали, сердце колотилось, а из вагона никто красивый грациозно не спускался. Оттуда спрыгнул лишь лысый хмурый тощий мужик. Он с неодобрением взглянул на букет, будто цветы предназначались ему, и отошел в сторону. Видимо, решил размять на перроне руки-ноги.
Затем из вагона выпрыгнула проводница, женщина неопределенных лет с измятым лицом. Я поймал себя на мысли, что некоторые проводницы будто уже рождаются с помятыми лицами. И, наконец, с шумом и двумя баулами вывалилась баба, тоже неопределенных, как и проводница, лет. Но, вроде бы, молодая. Приземлившись, она, первым делом, надежно установила баулы, удостоверилась в том, что они не завалятся на бок, а затем огляделась. Взгляд у нее был тяжелый, но любопытствующий. Такой бывает у людей, впервые оказавшихся в незнакомом месте. Баба перекатывала во рту жвачку. А может, жареную курицу или целый арбуз, не знаю. Что еще о ней сказать? Центнер, не меньше, веса, рост под метр семьдесят. Выбеленные перекисью водорода волосики, небрежно стянутые на макушке в небольшой, но вызывающе торчащий вверх хвостик. Круглые алые щечки, на которых лежат узкие глазки – словом, личность колоритная. Этакий воин Чингисхана, только прекрасного, так сказать, пола. Для полного сходства не хватало доброго коня и крепкого лука с меткими стрелами. Я старался на нее не смотреть, хотя, поверьте, подобные женщины привлекают взгляд не хуже красавиц.
Шла третья декада августа, и многие ходили в легких куртках. Однако эта представительница рода крупных человеческих особей была облачена в легкое летнее платье, светлое в крупный черный горошек. Полагаю, оно должно было при ходьбе развеваться во все стороны и привлекать внимание мужчин, причем не только крупным черным горошком. Наверное, оно развевалось бы во все стороны и на той бабе, если бы могло. Не знаю, как она вообще умудрилась втиснуться в такой узкий клочок ткани. Помните нашу директрису? Так вот, эта баба гораздо плотнее нее смогла бы закупорить дыру в заборе. Впрочем, легкое летнее платье миссию отчасти выполняло, так как привлекало внимание, факт, как говорится, бесспорный. Даже лысый мужик, вышедший на разминку, пялился на бабу с любопытством натуралиста, и во взгляде его читалось облегчение. Вероятно, его не огорчал тот факт, что дальше он поедет без такой попутчицы, которую, безусловно, в пути успел немного изучить.
Я уже говорил, что погода была ближе к осенней. По перрону гулял легкий, колючий, холодноватый ветерок. Но бабе было жарко. Пот градом катил у нее по лбу и струился по вискам. Она то и дело отирала его тыльной стороной ладони. Девица с надеждой вглядывалась вдаль. А когда поезд тронулся, предварительно поглотив проводников и лысого мужика, и на перроне, кроме скучающего носильщика, остались только мы с бабой, она стала странно поглядывать в мою сторону. Мне это не понравилось, хотя обычно я не возражаю, чтобы на меня глазели девицы. Она ощупывала меня взглядом. Мне казалось, я чувствую это физически. Затем девица сфокусировалась на букете, и взгляд ее стал по-настоящему хищным.
Приезжие глаза озарились пониманием, губы расплылись в улыбке. Зловеще сверкнула металлическая фикса на переднем зубе, после чего я услышал то, что больше всего на свете боялся услышать:
– Ты – Витек?
У меня было полное право ответить отрицательно. Любой суд мира оправдал бы меня за это. И я почти сказал правду. Но в последний момент слова застряли в зубах. Я вспомнил о Витьке, вспомнил его молящие глаза и брови домиком. А еще мне стало жаль невинную девушку, ставшую жертвой недоразумения. Она ни капли не походила на красотку с фотографии, но я не сомневался, что передо мной стоит долгожданная Анютка.
– Нет, не Витек, но я от него, – сказал я, слегка запинаясь то ли от волнения, то ли от страха. – А вы, надо полагать, Анюта?
– Ну, можно и так сказать, – булькнула она и расплылась в широченной улыбке, такой, от уха до уха. – Это мне?
Не дожидаясь ответа, девица вырвала у меня букет с такой силой, что едва не позаимствовала и кисть правой руки. Даже если бы я сказал, что букет предназначен не для нее, вернуть его было бы задачей непростой. Я сразу смекнул, что с такой дамой лучше не спорить. Весовые категории разные. Ну и прочие категории тоже. Анютка явно не посещала высших учебных заведений. Может, в шахте работала? Или в руднике? Толкала вагонетки? Она поднесла букет к лицу и вдохнула запах цветов, а это были какие-то садовые ромашки, с таким шумом и силой, что я испугался, как бы цветы не застряли у нее в легких.