Анжелика. Война в кружевах (Анжелика и король)

Голон Анн

Филипп прекратил смеяться и нахмурил брови. Он подошел, чтобы взглянуть на синяки на шее жены.

— Черт возьми! Парень перестарался. Впрочем, подозреваю, что вы доставили ему массу хлопот, а мой камердинер всегда выполняет приказы. Я приказал ему провести всю операцию как можно тише, чтобы не привлекать внимания ваших людей. Он проник в дом через дверь в глубине вашей оранжереи. Ладно, в следующий раз я распоряжусь, чтобы он постарался избежать насилия.

— Что? Вы планируете еще и «следующий раз»?

— Пока вы не будете укрощены — да. Пока не образумитесь, пока будете гордо держать свою упрямую голову, пока

будете отвечать мне с такой же дерзостью, пока будете пытаться меня ослушаться. Я — главный королевский ловчий и отлично умею дрессировать злобных сук. В конце концов они всегда начинают лизать мне руки.

— Я лучше умру! — в отчаянии воскликнула Анжелика. — Вам придется убить меня.

— Зачем? Я предпочитаю видеть вас прирученной.

Холодные голубые глаза не отрываясь смотрели на Анжелику, и ей пришлось первой отвести взгляд. Им предстояла долгая и жестокая дуэль, но Анжелика уже не в первый раз участвовала в подобных сражениях. Она бросила вызывающим тоном:

— Полагаю, вы слишком самоуверенны, месье. Мне было бы любопытно узнать, каким образом вы собираетесь добиться цели?

— О! У меня широкий выбор средств, — с брезгливой гримасой заявил дю Плесси. — Могу посадить вас под замок. Как насчет того, чтобы провести несколько месяцев здесь? Или вот еще… Могу разлучить вас с сыновьями.

— Вы не сделаете этого!

— Почему бы и нет? Я могу лишить вас всех средств к существованию, могу держать на голодном пайке или заставить вас вымаливать у меня кусок хлеба…

— Вы говорите глупости, дорогой. Мое состояние принадлежит мне.

— Ну, это легко уладить. Вы — моя жена, а вся власть в семье сосредоточена в руках мужа. Я не настолько глуп, чтобы не придумать, как перевести ваши деньги на мое имя.

— Я буду защищаться.

— И кто же станет вас слушать? Я не могу не признать: вы достаточно пронырливая особа, и вам удалось завоевать расположение короля. Но после сегодняшней бестактности можете не рассчитывать на покровительство Его Величества. Засим разрешите откланяться, оставляю вас наедине с вашими молитвами, так как я не могу позволить себе пропустить момент, когда спустят свору. Думаю, вам больше нечего мне сказать?

— Только одно! Я ненавижу вас от всей души!

— Ну, это пустяки. Когда-нибудь вы начнете мечтать о смерти, лишь бы избавиться от меня.

— И что вы от этого выиграете?

— Я получу наслаждение от мести. Вы смертельно оскорбили меня, зато я увижу, как вы рыдаете, просите пощады, станете жалкой, опустившейся, полубезумной женщиной.

Анжелика пожала плечами.

— Какая заманчивая картина! А почему бы не камера пыток, раскаленное железо, прижигающее ноги, почему не дыба и переломанные кости?

— Нет, так далеко я не зайду. Оказалось, что ваше прекрасное тело в определенной мере привлекает меня.

— Надо же? Ни за что бы не подумала. Вы это умело скрываете.

Филипп, который уже стоял у порога, резко повернулся и сощурил глаза.

— Вы сетуете на мое невнимание, дорогая? Какой приятный сюрприз! Вам меня не хватает? Вы находите, что я принес недостаточно жертв на алтарь вашей привлекательности? Вам мало поклонения, которым окружили вас ваши любовники, и вы требуете того же от мужа? Мне показалось, что во время нашей первой брачной ночи вы не слишком охотно выполняли свои супружеские обязанности, но, возможно, я ошибся…

— Оставьте

меня, — прошептала Анжелика, охваченная дурным предчувствием. Она почувствовала себя обнаженной и безоружной в своей тонкой ночной рубашке.

— Чем дольше я смотрю на вас, тем меньше хочу вас оставлять, — процедил Филипп.

Он прижал ее к себе. Анжелика вздрогнула, почувствовав, как к горлу подступили рыдания.

— Оставьте меня! Умоляю, оставьте меня!

— Я обожаю, когда вы умоляете.

Он поднял ее, словно пушинку, и бросил на монастырский тюфяк.

— Филипп, одумайтесь, мы же в монастыре!

— Ну и что? Неужели всего за два часа пребывания в этом святом месте вы успели принести обет целомудрия? Впрочем, меня это не остановит. Я всегда получал огромное удовольствие, насилуя монашенок.

— Вы самый омерзительный из всех мужчин, кого я знаю!

— Когда речь заходит о любви, ваш словарный запас иссякает. Где ваша нежность? — маркиз отстегивал перевязь. — Вам следует почаще посещать салон красавицы Нинон. Хватит притворяться, мадам. По счастью, вы сами напомнили мне, что у меня есть определенные обязанности, касающиеся вас, и я намерен их выполнить.

Анжелика закрыла глаза. Она прекратила сопротивление, по опыту зная, к чему оно может привести. Пассивная, безразличная, она подчинилась тягостным объятиям, принимая их как наказание. Остается только притворяться, сказала она себе; женщины, несчастные в замужестве, — а Бог свидетель, имя им легион, — поступают именно так, и во время супружеских утех вспоминают своих любовников или шепчут молитвы, отдаваясь пузатым пятидесятилетним мужчинам, с которыми их связала воля отцов, заинтересованных в браке. Конечно, у них с Филиппом все обстоит не совсем так. Ее муж не был ни пятидесятилетним, ни пузатым, и именно она, Анжелика, сама настояла на этом браке, и вот сегодня ей действительно впору локти кусать. Хотя уже поздно. Ей нужно получше узнать «хозяина», которого она сама себе навязала. Грубое животное, для него женщина — всего лишь вещь, способная без лишних изысков удовлетворить его физические потребности. Да, он был животным, но животным сильным и гибким, и так трудно было сопротивляться ему, оставаться безразличной и читать «Отче Наш». Филипп действовал напористо, он сразу же «пустился в галоп», ведомый одним лишь желанием, как истинный воин, который в пылу жестоких боев отвык оставлять место чувствам.

Но перед тем как отпустить ее, Филипп позволил себе легкий жест, который позже Анжелика не раз вспоминала. Может быть, ей всего лишь показалось, как он дотронулся до ее шеи, нежно коснувшись синяков, оставленных цепкими пальцами слуги, и на долю секунды задержал руку для едва заметной ласки.

Через мгновение он уже стоял, глядя на жену зло и насмешливо.

— Итак, красавица моя, кажется, вы уже стали покорнее. Не сомневаюсь — скоро вы начнете ползать передо мной на коленях. А пока желаю вам приятного пребывания в этих неприступных стенах. Вы можете плакать, выть и проклинать судьбу. Вас никто не услышит. Монахиням приказано вас кормить, но они не должны выпускать вас за порог кельи. У здешних монахинь репутация отменных тюремщиц. Вы — не единственная особа, которую держат в заключении в этом монастыре. Приятного времяпровождения, мадам! Возможно, вечером вы услышите, как трубят рога королевской охоты. Я лично протрублю рог, специально для вас.