Апелляция
Шрифт:
Я. Я отлично помню, что сказал гражданину Доминику.
Гр. Куна. Что он шпионит за тобой и он агент какой-то контрразведки?
Я. Не он один.
Гр. Куна. Может быть, я тоже?
Я. К тебе, Рысек, у меня пока что никаких претензий нет.
Гр. Куна. Пока что? Ну что же, приятно слышать такое от старого дружка, которому я в тяжелую минуту протянул руку помощи. Послушай, Мариан, я буду с тобой говорить откровенно, потому что иначе не умею и не хочу. Не обратиться ли тебе к хорошему врачу, я серьезно, у нас есть, говорят, поликлиника для нервных.
Я. Хочешь из меня сумасшедшего сделать?
Гр. Куна. Вот именно, чтобы ты им не стал, советую тебе, Мариан, лечиться, понял? Тут стесняться нечего, время теперь непростое, а нервы не у всех незыблемы, как государственная граница. Подумай, мы пойдем тебе навстречу, возьмешь больничный, подлечишься, отдохнешь, нервы у тебя окрепнут, медицина теперь на высоком уровне, послушайся доброго совета.
Я. Гражданин Доминик, надо думать, тоже так советует?
Гр. Куна. И что ты на
Я. А зачем он за мной шпионит и обезьяну из себя строит?
Гр. Куна. Что значит обезьяну? Мариан!
Я. Очень просто, позавчера я зашел выпить пива в «Радужную», а он обезьянничал, передразнивал каждый мой жест.
Гр. Куна. Ой, Мариан, Мариан, твои дела хуже, чем я думал. Опомнись, зачем Доминику тебя передразнивать?
Я. Он знает, зачем. Как ты думаешь, откуда он взял деньги, чтобы на той неделе купить «Ламбретту» за тридцать тысяч?
Гр. Куна. Ты что, не знаешь, он же выиграл в тотализатор, угадал пять номеров!
Я. Пять номеров — это верно, но только не в тотализатор, я эти тотализаторы знаю, они совсем по-другому называются, если хочешь знать, то я тебе скажу, на моем горе гражданин Доминик шикует и швыряется деньгами, Иуда проклятый!
Продолжения разговора с гр. Рышардом Куной я записать не смог, так как под конец очень разволновался, но уже то, что я привел, убедительно показывает, какие плелись вокруг меня интриги и как в этой обстановке даже такой вроде друг, как гр. Куна, показал себя оппортунистом, он, может, и не был непосредственно связан с контрразведкой, но, смекнув, что к чему, предпочел не рисковать и умыл руки, как Понтий Пилат, что меня очень обидело и расстроило, ведь он явно предал забвению годы наших общих солдатских невзгод, когда, проснувшись утром, ты не был уверен, доживешь ли до вечера и не сразит ли тебя вражеская пуля. Я теперь простил гражданину Куне, что он оказался по отношению ко мне таким перестраховщиком, его уже нет в живых, а был он, в общем-то, неплохим человеком, только полюбил красивую жизнь и потерял бойцовские качества, но Бог наш милосердный, взвесив все его добродетели и вины, вероятно, не осудил его слишком строго и не отправил в ад на вечные муки. Социолог не пошел на прогулку, прохаживался по коридору, я заметил, что он несколько раз взглянул в мою сторону.
После обеда в комнате психолога.
При слежке и провокациях по отношению ко мне применялись различные методы вплоть до употребления Электронного мозга, о чем я не могу доложить подробно, поскольку некомпетентен в этом вопросе, не знаю, как вышеназванный Мозг работает и в чем проявляется его шпионская деятельность, но во всяком случае я самым решительным образом утверждаю, что Мозг использовали для особых поручений, то есть тогда, когда агенты и шпионы оказывались бессильными, а надо было проверить, что я делаю, когда остаюсь один. Я располагаю множеством доказательств того, что при разных обстоятельствах меня ставили в интимные ситуации, причем делали это так ловко и незаметно, что лишь я один мог понять смысл различных жестов и гримас, проделываемых подосланными агентами. Я верю, что Руководство Партии примет меры, чтобы выяснить все обстоятельства, сопутствующие работе Электронного мозга, ибо не исключено, что столь мощное и опасное оружие может, попав в руки безответственных элементов, быть направлено также против Руководства, нанося вред единству Партии и демократическим основам строительства социализма.
Кроме Электронного мозга, основные действия, предпринимаемые против меня контрразведкой, сводятся к: 1) организации сети агентов и шпионов, фиксирующих каждый мой шаг, 2) обучению этих агентов и шпионов непрерывно передразнивать меня, что держит меня в постоянном нервном напряжении и очень мучительно, 3) подсыланию ко мне людей, знакомых мне лично или только в лицо в надежде, что я, не догадываясь об их работе в иностранной разведке, назову Пароль, в знании которого меня ложно обвиняют.
По поводу пункта 1.
Мне трудно назвать точное число агентов и шпиков, привлеченных контрразведкой к слежке за мной, но приблизительно полагаю, что их тридцать тысяч обоего пола, исхожу я при этом из того, что, хотя у меня прекрасная память на лица, я ни разу не заметил, чтобы один и тот же мужчина или женщина появлялись дважды в моем поле зрения в качестве подосланных агентов, а значит, для фиксирования каждого моего шага, включая дорогу на работу, а также поездки в Лодзь в Техникум и в Т. на лечение, приходилось вербовать не менее семи агентов в день, тройку и две пары, что в месяц составляет двести десять наемников, в год 2520, а в двенадцать лет 30 240, причем я сознаю, что это число лишь приблизительно характеризует масштабы направленной против меня кампании, потому что в нем не учтены все те, кто, как, например, мой шурин, гр. Виктор Томашевский, или другие мои сослуживцы, были на твердых шпионских окладах, причем столько времени, сколько требовалось по объективным обстоятельствам, и я даже приблизительно не могу определить, сколько человек этой категории участвовало в слежке, но уверен, что немало и что это стоило массу денег, не говоря уже о моральных издержках, которые тоже очень важны.
В отличие от постоянных, то есть штатных агентов, действующих индивидуально, массовая агентура редко работает в одиночку, обычно, по тактическим соображениям, агенты объединены в двойки и тройки, чтобы жертва полностью осознала, какими мощными средствами располагает контрразведка. Персональная слежка, как я заметил, никогда не продолжается весь день, поскольку, благодаря хорошей организации, основанной на непрерывной передаче нужных информации, лица, подосланные в двойках или тройках, могут ограничиваться отдельными выступлениями, действуя, однако так, что объект слежки убежден, что непрерывно находится под наблюдением и контролем, мне думается, что, если организационную систему контрразведки,
По поводу пункта 2.
Деятельность обеих категорий агентов, как штатных, так и поденных, состоит прежде всего в повторении положения, в каком находится предмет слежки, в передразнивании его движений, жестов и гримас, очень типично в этом отношении упоминавшееся выше поведение гр. Казимира Доминика, а также моего шурина, гр. Виктора Томашевского.
По поводу пункта 3.
В распоряжении контрразведки имеется еще третья категория агентов, которые получают самое высокое вознаграждение, ибо, кроме многих особенностей, необходимых для шпионов, должны обладать очень редкими качествами, ради которых их выискивают и отбирают среди многих тысяч кандидатов, а роль, которую они выполняют, носит провокационный характер, я с этим явлением впервые столкнулся осенью 1963 года, когда приехал с пастырским визитом Его Преосвященство Кардинал и я, узнав у одного священника день и час прибытия Высокого гостя, пошел к собору Св. Петра и Павла и вместе с другими верующими встречал Князя церкви и тоже громко кричал: да здравствует Кардинал! потом не прошло и трех недель, как однажды после обеда зашел я в «Радужную» вьшить пива, и там ко мне подослали Кардинала, или вернее провокатора-двойника, я поначалу его не приметил, только когда сел за столик, оглянулся и вижу — он сидит один у окна, разумеется, одет по-светски, в темный костюм, ест свиную отбивную и тоже пивом запивает, в первый момент я готов был поклясться, что это Кардинал собственной персоной, немало им пришлось побегать, чтобы такого похожего найти, я сразу смекнул, что они рассчитывали меня обмануть, думали, я клюну на эту удочку, заговорю с ним и, кто знает, может, и Пароль открою, но они плохо знают манеры Князей церкви, если бы знали, то не дали бы двойнику неправильных инструкций, а так, в результате их невежества и халатности, мнимый Кардинал все время на меня поглядывал, причем так назойливо, что я сразу разгадал обман и провокацию, не допил пиво, расплатился и вышел, тогда впервые, как я отметил, ко мне подослали настоящую личность, потом подобные провокации повторялись многократно, а поскольку личности, которых ко мне подсылали, не были такими высокопоставленными, как Кардинал, то я не всегда сразу разгадывал обман, однажды, например, в сентябре 1966 года, я встретил на улице человека, который вместе со мной служил в милиции в Августове, но потом, в конце 1945 года, был разоблачен как член банды НВС и приговорен к 25 годам заключения, и вот, когда мы встретились, оказалось, что его освободили досрочно по амнистии в связи с Тысячелетием крещения Польши, мы говорили недолго, потому что после стольких лет и таких драматических событий, нам нечего было особенно сказать друг другу, впрочем, он был только проездом, вечером у него уходил поезд в Гданьск, мы попрощались, и вот утром следующего дня выхожу я за покупками и вижу его около газетного киоска, прогуливается, будто ждет когото, и, чтобы он не подумал, что я не хочу иметь с ним дела из-за его прошлого, я подошел и спросил: значит, ты не уехал? он странно так на меня посмотрел и говорит: дашь сотню, тогда уеду, я был немного ошарашен, но не слишком, подумал, что ему не хватило денег на билет, а у меня как раз были с собой деньги на покупки, я достал сотню и говорю: сто дать не могу, самому не хватит, но пятьдесят бери, он на это — пусть будет пятьдесят, давай, братец, разменяю, я дал ему сотню, он пошел к киоску и тут же вернулся с двумя полсотнями, одну дал мне, вторую сунул в карман и говорит: поставь мне еще, Вацек, сто граммов, я не пью, говорю, потому что действительно после клиники, по совету гр. доцента доктора Плебанского, спиртного в рот не брал, изредка только кружку пива, когда уж очень жарко было, кроме того, говорю, я не Вацек, а Мариан, все равно, он на это, и от Мариана можно сто граммов принять, и улыбается, я гляжу, у него половины зубов не хватает, и тут мне стало ясно, что это не настоящий Владек Есеновский, у того, хотя он столько просидел, зубы белые и здоровые, как у волка, и когда провокатор этот так нагло себя повел, я быстро попрощался, даже не стал требовать свою полсотню обратно, рад был, что хуже не запутался и не стал с ним водку пить, так кончился тот неприятный инцидент, и еще знакомых ко мне подсылали при разных обстоятельствах, в частности гр. Францишека Ваховяка, моего бывшего подчиненного на Фабрике тростниковых плит и одноквартирных домиков в Вилкасах, гр. доктора Софию Млодзяновскую из Психосоматической клинике в Т., которая по поручению доцента вела со мной беседы в 1963 и 1964 годах, а также гр. Марию Братек, находившуюся на излечении в той же клинике, у нее была слабость в ногах и постоянное чувство страха, я ей неоднократно помогал при ходьбе и по этому случаю много с ней разговаривал о жизни, но я всегда быстро разгадывал этих подставных лиц и разоблачал в зародыше провокации моих врагов, что спасло меня от серьезных осложнений и других опасностей, а теперь мне надо кончать, уже половина десятого, это мои последние минуты в комнате психолога, и мне не хватает слов, чтобы выразить благодарность этим стенам, в которых я работал целых семь дней, я очень привык к этому месту, и теперь, когда приходится его покинуть, у меня такое чувство, будто я здесь оставляю частицу себя, ведь мертвые стены лучше людей, они не подслушивают и не говорят. Прощайте, мои дорогие!
В течение понедельника Конечный в палате и в коридоре записал:
Мой диагноз относительно намерений Француза полностью оправдался, вчера вечером он не вернулся с увольнения, сегодня тоже не появился, зато пришла его жена, в кабинете у доцента она пробыла недолго, я стоял в коридоре и видел, что она вышла оттуда очень взволнованная, а потом медсестра Иринка помогла ей сложить личные вещи мужа, я из деликатности остался в коридоре, нехорошо он поступил, взрослый, культурный человек так не делает, я удивляюсь, что он так себя повел, он мне никогда особенно не нравился, но все же хотелось, чтобы он решил свой вопрос по-мужски, не с лучшей стороны зарекомендовал себя этот представитель трудолюбивого и талантливого французского народа…