Апельсин–желание
Шрифт:
Троянцев проворочался в постели до утра, уснуть получилось, когда за окном запели птицы и в комнату ворвалось яркое весеннее солнце.
Его разбудил стук в дверь. В комнату вплыла очкастая горничная. Макс потянулся. Не жизнь, а «День Сурка».
– Что желаете на завтрак? – прогундосила девушка.
– Кофе и то же самое, что вчера, а еще спицы и пару клубков пряжи.
– Что, простите?
– У вас вязальные спицы есть?
– Что, простите?
– Ладно, не надо, – расстроился Макс.
– Вязальные спицы? – дошло наконец-то до девушки.
– Да, и пара клубков пряжи. Скучно просто так в постели лежать.
– Я
Вернулась через пятнадцать минут с объемным пластиковым пакетом.
– Нашла! В кладовке лежало, – счастливо сообщила горничная и вытряхнула содержимое пакета на кровать – по одеялу в разные стороны разбежались разноцветные пушистые мячики. – Тут еще спицы разных размеров, крючки и коробочка с пуговицами, бисером и стразами, нитки, иголки. Я все принесла на всякий случай.
– Огромное спасибо!
– Да не за что. Это от прошлой поварихи осталось. Она постоянно спицами стучала. А вы правда умеете вязать?
– Ага, меня бабуля научила, – похвалился Макс.
– Офигеть! – пискнула горничная, поправила фартук, вновь стала чопорной и удалилась.
После завтрака Троянцев потер руки, перебрал клубочки, разложил их по цветам, устроился на постели удобнее, подложив под спину подушки, и взялся за спицы. Через пару часов на прикроватной тумбочке собралась стайка бабочек с ажурными разноцветными крылышками и перламутровыми глазками-бусинками. Пальцы с непривычки болели, шея затекла, глаза слезились от напряжения. Он собрал клубочки обратно в пакет, убрал его под кровать, сунул бабочек в карман пижамы, поднялся на третий этаж, разложил крылатых у двери в комнату Дарьи и на цыпочках вернулся к себе. Зачем он это сделал, Макс понимал с трудом. Почесывая макушку и глупо улыбаясь, лежал на кровати и ждал. Чего ждал, Троянцев тоже не мог понять.
Звук торопливых шагов он услышал прежде, чем распахнулась дверь и в комнату ворвался лохматый вихрь в коротком цветастом платье и оранжевых гольфах. Вихрь прыгнул на его постель, чмокнул в щеку и унесся прочь. Поцелуй распустился на скуле маковым бутоном.
– Сумасшедшая… – Троянцев озадаченно потер полыхающую щеку, почувствовал ладонью щетину и странное ощущение в груди, теплое и пушистое, как клубок мохера.
Где-то звонил сотовый. Трезвонил и трезвонил. Мать честная, он забыл позвонить матери родной!
– Твою мать! – Макс заметался по комнате, на ходу придумывая оправдание. У него отключили телефон, заблокировали сотовый, отрубили инет… Если он маман так скажет, то даже нисколечко не соврет… Телефон нашелся в брюках, он вытряхнул его на диван, схватил сотовый, бодро сказал «слушаю» и отвел трубку подальше от уха. Что выдаст мама, Макс прекрасно знал и со словами родительницы согласен был заранее. Да, он неблагодарный сын, тунеядец и так далее. Пусть мамуля выговорится, а потом он порадует ее новостью, что нашел работу…
– Троянцев, ты неблагодарная скотина! – донеслось до него.
– Света? – Макс прилепил трубку к уху. – Свет, ты?
– Уже и не узнаешь, да? Старых друзей не узнаешь? – заплетающимся языком говорила Прохорова. – Должность новую получил и зазнался? – В трубке послышались пьяный смех и всхлипы одновременно. – Предатель! Я тебя ненавижу! Жениться он собрался… Да я вам такую свадьбу устрою! На всю жизнь запомните! Сволочь, скотина, будь ты проклят!
– Свет, ты что, напилась? – ошарашенно спросил Макс,
Точно напилась. В хлам. Переживает. Все еще любит. Ревнует. А он тут бабочек всяким дурам вяжет…
Троянцев вытряхнул на пол содержимое пакета, сломал о колено спицы и расшвырял клубки ногами по комнате. Чтоб они сквозь землю провалились, эти Гайворонские! Чтоб им пусто было! Не станет он никакую влюбленность изображать! И жениться не станет! Пусть Гайворонский его в асфальт закатывает. Все! Хватит! Надоело! Он свободный человек и вправе сам распоряжаться жизнью!
Макс стянул пижаму, переоделся в свою одежду и выскочил за дверь. Слетел по лестнице вниз и чертыхнулся: пройти к выходу незаметно было невозможно – в гостиной находилась Дарья, сидела за роялем, шуршала нотами и выстукивала одним пальчиком по клавишам какую-то мелодию. К ней подошла темноволосая стройная дама.
– Дашенька, ну сколько можно тебя ждать? Твой папа будет недоволен, если мы его поручение не выполним. Поехали, солнышко, а то магазины закроются.
– Ой, я забыла совсем! Прости, Ангелина. – Дарья хлопнула крышкой рояля и поднялась. – Я сейчас, только куртку возьму.
Троянцев метнулся в проем, под лестницу, долбанувшись лобешником о деревяшку. В ушах зазвенело. Похоже, он себе еще одно сотрясение мозга организовал.
– Куртку я твою уже взяла. В машине лежит. Поехали! – нетерпеливо воскликнула Ангелина.
Звякнул колокольчик на входной двери, и все стихло.
Макс посидел немного, потирая лоб, на карачках выполз из убежища и тут же заполз обратно, как рак-отшельник в норку, – сверху послышались голоса. Один голос принадлежал Гайворонскому, другой – неизвестному мужчине. Разговор шел на повышенных тонах.
– Послушайте, Варламов, я предложил вам двести тысяч. Вполне достойная сумма! Не понимаю, чем вы недовольны?
– Нет, это вы послушайте, Артур Георгиевич. Я вам, кажется, объяснил, что не занимаюсь организацией праздников, декорациями, гоблинами, эльфами и ужинами с публичными людьми, – раздраженно произнес незнакомый голос. – Повторяю еще раз: вы обратились не по адресу. Хотите потешить дочь феерическим сказочным представлением с приглашением самого Орландо Блума – обратитесь в агентство. Сейчас на рынке их полно. За двести тысяч они вам не то что ряженых, но даже настоящих гоблинов для праздника организуют. А мне это не интересно. Нет времени заниматься дешевыми понтами и придурями нуворишей.
– Что ты сказал? – с угрозой спросил Гайворонский, и над головой у Макса послышалась какая-то суета.
«Сейчас прольется чья-то кровь, – подумал Троянцев, – и прямо на мою несчастную голову».
– Не советую, – тихо прошипел незнакомец с трогательной фамилией Варламов, но интонация была такой, что у Макса кровь в венах застыла.
– Ну и пошел ты… – прошептал Артур Георгиевич.
И Варламов пошел. Легкие шаги по лестнице, каблуки по паркету.
– Дешевые придури нуворишей, говоришь? – закричал Гайворонский и долбанул кулачищем об стену. – Да что ты понимаешь, убогий режиссеришка? Я Синюю птицу для Дашки ловлю! Хочу, чтобы она у нее в груди пела, хочу, чтобы моя дочь была счастлива, по-настоящему счастлива! – Гайворонский сел на ступеньку. – Моя дурочка думает, что она в положении, но я-то знаю: художник тут ни при чем. Болезнь прогрессирует с каждым днем. Ей становится хуже. Она умирает, Варламов! Умирает моя девочка…