Апельсины из Марокко
Шрифт:
Я смотрел на Катю. Она печально смеялась и курила. Мне бы с ней быть не здесь, а где-нибудь на метеостанции. Топить печь.
– Может, тебе не стоит столько курить? – сказал ей Сергей.
И только в музыке не было фальши, в металлических звуках, в резком полубабьем голосе Пола Анка. Я вскочил:
– Катюша! Катька! Пойдем танцевать?
Катя побежала ко мне, грохоча ботинками.
– «Они ушли чуть свет, сегодня с ними Кэт»! – закричал я, подлаживаясь под Анка.
– Ну как же я буду
– Одну минуточку, – сказал Сергей и полез под тахту.
Я выкаблучивал, как безумный, и вдруг увидел, что он вытаскивает из-под тахты лучшие Катины туфельки. Он встал с туфельками в руках и посмотрел на Катю. Он держал туфельки как-то по-особенному и смотрел на Катю с каким-то новым, удивившим меня, дурацки-печальным выражением.
Катя насмешливо улыбнулась ему и выхватила туфельки.
Да, мы танцевали. Я показал, на что я способен.
– Ну, даешь, бородатая бестия! – кричал Стасик и хлопал в ладоши.
– Осторожно, Колька! – кричал Сергей, тоже хлопая.
Я крутил Катю и подбрасывал ее, мне это было легко, у меня хорошие мускулы, и чувство ритма, и злости достаточно. И танец был немыслим и фальшив, потому что не так мне надо с ней танцевать.
Когда кончилась эта свистопляска, мы с Катей упали на тахту. Мы лежали рядом и шумно дышали.
– Скоро мне уже нельзя будет танцевать такие танцы, – тихо сказала она.
– Почему? – удивился я, чувствуя приближение чего-то недоброго.
– Я беременна, – сказала Катя. – Начало второго месяца… – Мне показалось, что я сейчас задохнусь, что тахта поехала из-под меня и я уже качаюсь на одной спице и вот-вот сорвусь. – Да, – прошептала она, – вот видишь… Все и еще это. – И она погладила меня по голове, а я взял ее за руку.
Мы не обращали внимания на то, что на нас смотрят Сергей и Стаська. «Так и жизнь пройдет, как прошли Азорские острова, так и жизнь пройдет»… – вертелось у меня в голове.
– Ну, будь веселым, – сказала Катя, – давай, весели меня.
– Давай повеселю, – сказал я.
Мы снова начали танцевать, но уже не так, да и музыка была другая.
В это время раздался звонок. Сергей пошел открывать и вернулся с Эдиком Танакой. Эдик весь заиндевел, видно, долго болтался по морозу.
– Танцуете? – угрожающе сказал он. – Танцуйте, танцуйте. Так вы все на свете протанцуете.
Катя заулыбалась, глядя на Танаку, и у меня почему-то немного отлегло от души с его приходом. Он всегда заявлялся из какого-то особого, спортивного, крепкого мира. Он был очень забавный, коренастый, ладненький такой, с горячими коричневыми глазами. Отец у него японец. Наш простой советский японец, а сам Эдик – чемпион по лыжному двоеборью.
– А ну-ка, смотрите сюда, ребятки! – закричал он и вдруг выхватил из-за пазухи что-то круглое и оранжевое.
Он выхватил это, как бомбу, размахнулся в нас, но не бросил, а поднял над головой. Это был апельсин.
Катя всплеснула руками. Стаська замер с открытым ртом, прервав наблюдения над своим организмом. Сергей оценивающе уставился на апельсин. А я, я не знаю, что делал в этот момент.
– Держи, Катька! – восторженно крикнул Эдик и бросил Кате апельсин.
– Ну что ты, что ты! – испуганно сказала она и бросила ему обратно.
– Держи, говорю! – И Эдик опять бросил ей этот плод.
Катя вертела в руках апельсин и вся светилась, как солнышко.
– Ешь! – крикнул Эдик.
– Ну что ты! Разве его можно есть? – сказала она. – Его надо подвесить под потолок и плясать вокруг, как идолопоклонники.
– Ешь, Катя, – сказал Сергей. – Тебе это нужно сейчас.
И он посмотрел на меня. Что такое? Он знает? Что такое? Я посмотрел на Катю, но она подбрасывала апельсин в ладошках и забыла обо всем на свете.
– Мужчины, быстро собирайтесь, – сказал Эдик. – Предстоит великая гонка. В Талый пришел пароход, битком набитый этим добром.
– Это что, новый японский анекдот? – спросил Стасик.
Сергей, ни слова не говоря, ушел в другую комнату.
– Скептики останутся без апельсинов, – сказал Эдик.
Тут Стаська, видно, понял, что Эдик не врет, и бросился в переднюю. Чуть-чуть не грохнулся на паркете. Катя тоже побежала было за ним, но я схватил ее за руку.
– Тебе нельзя ехать, – сказал я. – Тебе же нельзя. Ты забыла?
– Ерунда, – шепнула она. – Мне еще можно.
Открылась дверь, и показался во всех своих мотоциклетных доспехах Сергей Орлов. Он был в кожаных штанах, в кожаной куртке с меховым воротником и в шлеме. Он застегивал краги. В другое время я бы устроил целый цирк вокруг этой кожаной статуи.
– Мы на мотоцикле поедем, Сережа? – спросила Катя, прямо как маленькая.
– Ты что, с ума сошла? – спросил он откуда-то сверху. – Тебе же нельзя ехать. Неужели ты не понимаешь?
Катя сбросила туфельки, влезла в свои ботинки.
– Ладно, – сказал он и кивнул мне. – Пойдем, поможешь мне выкатить машину.
Он удалился, блестя кожаным задом. Эдик сказал, что они со Стаськой поедут на его мотоцикле, только позже. К тому же ему надо заехать в Шлакоблоки, так что мы должны занять на них очередь. Катя дернула меня за рукав:
– Ну что ты стоишь? Скорей!
– Иди-ка сюда, – сказал я, схватил ее за руку и вывел в переднюю. – От кого ты беременна? – спросил я ее в упор. – От него? – И я кивнул на лестницу.
– Идиот! – воскликнула она и в ужасе приложила к щекам ладони. – Ты с ума сошел! Как тебе в голову могло прийти такое?