Апофеоз Судьбы
Шрифт:
Фабиан Сарто запрягал лошадей в повозку. Он что-то напевал, оглаживая животных по холке, когда вдали показались двое мужчин. Они шли как-то настороженно, петляя в тени деревьев. Один внимательно посмотрел по сторонам и выставил палец. Фабиан заметил в этом что-то неладное, быстро зашел в дом и поторопил Эдвина.
– Братец, нас, должно быть, заждались! Все готово, пора в путь!
– Да, что-то засиделись мы. Ступай, а я возьму оставшиеся корзины с едой и догоню тебя.
– Оставь их! Пойдем скорее! – настойчиво сказал новицию Фабиан, подталкивая его к двери, и следом приказал кучеру, Мануэлу, не
Мануэл Вагнер, извозчик, был сложный человек. Замкнутый и неразговорчивый, он любил оставаться незамеченным, и в пути больше времени проводил с лошадьми, а людей терпел лишь ради куска хлеба. Он лениво поднял глаза, скользнул ладонью по взъерошенной гриве лошади, уложив ее по ветру, и вскочил на козлы, бросив пренебрежительный взгляд на своих пассажиров.
Колеса повозки затрещали на неровностях каменистой земли. Эдвин Нойманн запрыгнул в нее, ухватившись за руку Фабиана. Крепкие ноги лошадей понесли их вдаль, в глубь лесного массива, подальше от опасности. В пути Фабиан задавал другу непростые вопросы. Видно было, что они не давали ему спокойно сомкнуть глаз.
– Тебя заинтересовало учение Аврелия Августина? – спросил Фабиан.
– А как же! Покажи мне хоть одного образованного человека, державшего в руках его книги, и не озабоченного своей духовной нищетой, – ответил Эдвин.
– Согласно его трудам, душа человека спасается лишь благодатью.
– Все верно, но к чему, собственно, ты вспомнил Августина?
– Однажды его спросили, что следует делать человеку, чтобы его жизнь была правильной.
– Я знаю. Он сказал, люби.
– Точно. Как же много в этом слове… – сказал Фабиан. – Едва ли Папа Римский сможет когда-либо познать это чувство.
– На твоем месте я был бы аккуратнее в своих выводах, а уж тем более, касающихся Папы. Не забывай… – Эдвин многозначительно повел глазами в сторону спины возницы, но продолжил речь, не меняя голоса. – При многословии не миновать греха, а сдерживающий уста свои – разумен. 8
– О каком разумении ты говоришь? О духовном ли?
– О нем самом, – ответил Эдвин.
– Тогда поспеши, братец. Поспеши узреть их лицемерие. Прошу, отличи тьму от света.
8
Книга Притч (10:19).
– Ах, мне бы столько решимости. Хотя, я теперь и этого боюсь. Нам всем приходится в жизни ошибаться, а слишком уверенный в себе человек хоть и ошибается, но заблуждения своего не видит. – Сказал Эдвин, широко растопырив пальцы и глянув сквозь них на Фабиана, затем сжал их в кулак и уперся им в подбородок, который от самого рождения был слегка смещен влево.
– Видел бы ты лица простых людей… – спросил Фабиан Сарто. – Я смотрел в глаза потерявшей надежду старушке, маленькой девочке, переболевшей тяжелой болезнью, видел несчастную женщину, которая принесла своего единственного ребенка к святому, в надежде на чудо. Гладя ребенка по спине, сплошь покрытой волдырями и проевшими плоть до костей язвами, она стояла и обреченно проливала слезы у ног аббатов, не пускавших ее в храм. Малыш то находился в беспамятстве, то начинал бредить и почти не приходил в сознание, опуская свою маленькую голову на материнскую грудь. Это длилось несколько часов, пока очередь из таких же ослабших, измученных людей не дошла до нее. Оказавшись перед епископом, женщина рухнула к его ногам, оплакивая свое горе. Говорить ничего не пришлось, епископ все видел сам – на длинных, тонких и увечных руках матери висел чуть живой мальчик.
«Пламя нечистого поедает ваше дитя, – мелодично сказал ей аббат, затем, вздохнув, добавил, – хорошо, что пришли, недолго бы ему осталось… К вашему счастью, именем Святого Папы и волею его, возможно спасти душу сего прекрасного Божия создания… – аббат посмотрел на женщину и решил, что она голодает, но заметив подвязку, немедля произнес: «К счастью, все перед Богом равны. Мешок, который ты прячешь, женщина… не жалей серебра на спасение своего дитя! Вот в руках моих индульгенция. Через сие ты обретешь спасение, и в том воля…»
– Ему было все равно, – продолжал Фабиан. – Он даже не договорил еще, когда вырвал с ее пояска мешок с монетами и сухо пробурчал: «…Божья воля. В том Божья воля. Следующий! …Ох, близок скрежет зубов, нечистые… скорее же, возьмите спасение, не жалейте, не скупитесь, пока Бог к вам благоволит!» …Ему было все равно.
В воздухе повисло тягостное молчание.
Эдвин утер ладонью мокрое лицо. Оно стало серым и неприметным. Было совсем нечего ответить. А что тут скажешь. Он не мог проглотить ком, подступивший к горлу, как тяжелый свинец, а когда заговорил, то вопросы задавал уже сам.
– Все же, многого я еще не понимаю, – сказал Эдвин и неуверенно продолжил: – извини, что я не к месту, но скажи, кто управлял миром, когда Иисус был погребен после распятия? Три дня Он был мертв, не так ли?
– Иисус, придя в мир во плоти, был смертен, как и все в этом мире. Но ценность Бытия Бога в том, что смерть, властная над телом Христа, не имела никакой власти над Его Духом. Все три дня суверенно Господствовали Отец, Сын и Святой Дух, – ответил Фабиан.
– И в Триединстве ничего не смыслю. Может, потому и не дано мне стать священником.
– А что насчет святости? Священниками не всем дано стать, но к святости надо стремиться любому человеку. В еще никому не было отказано. Только желающих мало.
– Я думаю, что и ходатайствовать перед Богом может не каждый. Но хочу согласиться с тобой, что каждый должен искать благочестия во всей полноте своего духовного приращения.
– Так будь свят, как нас научал Христос, – радостно ответил Фабиан. – Выше нос, друг, Господь все усмотрел!
– У меня есть еще вопрос. У меня их на самом деле много, – переминаясь на месте, продолжал Эдвин. – Как случилось, что Отец, Сын и Дух Святой были от Начала вместе, и Они, как суть Одно целое, появились в Единстве и в одно время, а отношение меж Ними как Отца к Сыну не утратилось?
– Скажи проще, я ничего не понял.
– Я попробую. Нам всем привычно, когда отец дает жизнь сыну. Как в таком случае Отец мог появиться в одно время с Сыном?
– Пойми же, Бытие Бога не линейно, оно не заключено в известные нам формы. Ему в целом не свойственна формальность, ведь природа Бога всеобъемлюща. Время, как, собственно, и пространство, не вмещают Его в себе, потому ни Отец, ни Сын не появлялись – Они были всегда, как совершенная и беспричинная Первооснова.
– И опять вопросы, вопросы, вопросы… – развел руками Эдвин и замолчал. Он старался не задавать их, боялся, показаться слишком невежественным для новиция и студента богословский факультет! И все же, рядом с Фабианом он всегда чувствовал себя невежей.