Апокалипсис 1920
Шрифт:
Единицы малоразмерной.
Тёмный вечер скрывает желание
Быть для этого мира хоть кем-то.
Весь талант поглотила та лента,
Искажавшая юных сознание.
За таланты вздымается рента:
Столь
Что порою есть только отчаяние
Бога близкого ассистента.
И порою есть только венчание
С безразличием монумента.
Лучше слова, порою, молчание.
Пониманье сильней аргумента.
И пускай таково окончание
Всего общества аугмента.
Я пронёс уж своё наказание.
Оплатил за тела аренду.
Jozef
Мой товарищ! Мой милый друг Йозеф!
Я едва подбираю слова,
Чтоб сказать, что так гложет меня,
Прорастая в мозге, как роза!
Нас так много носила земля
От Сибири трескучих морозов,
До жары, что по лету Москва,
Обрушает на головы росов.
И мы многое видели оба:
Как сидит на нас царская роба,
Как снимают ошейник раба
И как целят-стреляют царя.
И ты груб от видений тех трудных,
И ты снова сделаешь коня,
Чтоб под строем тех всадников судных,
Кровью мылась планета Земля.
Я на это смотрю и так мило,
Происходит людская возня,
Под копытами той новой силы,
Что являем теперь ты и я.
Rogaty Bog
Кого ты видишь пред собою?
Кого ты в зеркале хранишь?
Кто разрезает ночи тишь,
Бродя под демонов конвоем?
Кто в темноте тихонько воет?
Чьи лапы, как паучьи спицы,
Сплетают тебе маски-лица
Крайне обманчивого кроя?
Чей шёпот лижет тебе ухо?
Кого скрываешь, пряча в брюхо?
Кто есть причина грязных слухов?
Что оправдаешь слабым духом?
Не думаешь, что все тут знают,
Про твою маленькую тайну?
И пусть сейчас не ночь Самайна,
Но всем видна твоя душа.
Точнее тот, кто в твоей тени.
Кем проклят ты в сей Судный день, и,
Вот тут без лишних отступлений:
Тебе бы с ним побыть смиренней.
Krolewicz
Сладкий огненный принц,
Поцелуем напомнит кизил
И слезами наполнит кувшин.
Ты не видишь истинных лиц?
Между вами уж нету границ:
Он тебе до безумия мил.
Сладкий огненный принц,
Поцелуем напомнит кизил.
И под ловкостью дьявольских спиц,
Нить судьбы вьётся в сомнище вил.
Вьётся дурочка, выбьясь из сил,
Не узнав, с кем он падает ниц.
Не узнав, сколько нужно чернил