Апокалипсис для шутников

Краснов Антон

Он вцепился в собственные волосы и предпринял попытку вырвать значительный клок их. Попытка не удалась. Афанасьев смотрел перед собой мутными выкаченными глазами и бормотал:

– А я его… кем только не… и уродом, и горлопаном… А он… Наверно, очередной исторический парадокс… Лабиринты времени… мозги вывихнуть можно!..

– Что? – почуяв недоброе, спросил Колян Ковалев.

Женя выхватил бумажку из рук Владимира Ильича, со времен ссылки определенно отвыкшего от такого бесцеремонного обращения, и заглянул в нее. Потом погладил себя ладонью по голове, усмиряя вздыбившиеся волосы, и проговорил уже спокойнее:

– Тут мне такой

нагоняй за высокомерность! Помнишь, Колян, ты говорил, чтобы я не сильно ругал тех ребят и девчат, которые нам встретились на съезде комсомола? Я еще строил из себя эстета, говорил такое: мол, быдло. Так вот, помнишь там такого длинного типа, который речи толкал чуть ли не до утра, а я запустил в него подушкой?

– Павел из Вятки, что ли? Еще бы я не помнил этого долбозвона! – с живостью отозвался Ковалев. – Спать мешал, скотина!

– Ну так вот, – продолжал Женя, – помню, в детстве, еще при коммунизме, мой отец рассказывал мне про своего деда, заслуженного человека, видного партийца. Отец говорил, что, мол, его дед лично видел Ленина. Правда, отцова деда, то есть моего прадеда, расстреляли, кажется, в тридцать девятом. Реабилитировали уже в восьмидесятых, что ли. У меня была старая фотография, на которой отец на руках своего деда. Отцу тогда год был.

– Я что-то не понял, какое отношение всё это имеет к тому малолетке, который речи толкал с подоконника…

– Да так, Коля! Деда моего отца, расстрелянного в тридцать девятом, звали Павел Григорьевич, Павел Григорьевич Афанасьев, а родом он был из Вятки! Этот юнец, этот подоконный долбозвон и горлопан, или как мы там его еще называли… так вот, это – мой прадед!

И Афанасьев, схватив себя руками за уши, скорчил ужаснейшую рожу. Кто-то засмеялся, а Коляну Ковалеву стало жутко…

3

– Владимир Ильич, но каким же образом вы утихомирили этих дикарей?

Ленин пил чай. Собственно, он пил чай уже третий час, пока ему излагали суть происходящего вокруг. Надо отдать должное самообладанию Ильича: он повел себя так, как будто ему каждый день рассказывали о полной деградации мира, стирании семитысячелетнего пласта человеческой культуры и превращении современного человека в некое двуногое существо пещерного типа. Хотя, как ехидно успел заметить Добродеев на ухо Афанасьеву, уж кто-кто, а Владимир Ильич знал толк в разрушении старого мира и в том, как превратить культурную страну в обиталище толпы агрессивных и кровожадных дикарей.

Ленин покачал в воздухе вытянутым указательным пальцем и выдал:

– Да тут всё пгосто. Вы были со мной откговенны, буду и я откговенен с вами! Я так понимаю, батеньки, что из вас далеко не все – люди?

И он посмотрел на Астарота Вельзевуловича, и тот пробормотал, что это безобразие, потому что чуть что – сразу косятся на него, на Добродеева.

– Так вот, товагищи, – продолжал Владимир Ильич, – так как часть из вас инопланетного пгоисхождения, то мои йазъяснения могли бы быть длинными, когда б не один из вас…

Он снова посмотрел на Добродеева. На этот раз инфернал сделал вид, что не замечает взглядов вождя мирового пролетариата.

– Обитатели земли кгайне йазнообгазны как по внешнему виду, так и по типам хайактейов и темпейаментов. Всего насчитывается тги йасы…

– Что?

– Тги йасы, – терпеливо повторил Ильич.

– А, три расы! – понял Афанасьев.

– Вот именно. Но существует еще и четвегтая, котогая имеет особое значение для нашего мига. Я говогю о так называемом миге инфегно, или нагоде инфегналов, к которым принадлежит вот этот товагищ.

Третий взгляд в направлении Добродеева не заставил себя долго ждать. Астарот Вельзевулович буркнул:

– А откуда вы знаете, что я инфернал? Насколько мне известно, люди не могут отличать инферналов от своего собственного племени.

– Так то люди! – воскликнул Владимир Ильич. – А у меня и по матегинской, и по отцовской линии есть инфегнальная кговь! Я – полукговка!

– Ах, вот оно что! – воскликнул Добродеев. – Вы имеете в виду, что ваш отец примерно наполовину – моей крови и мать соответственно в той же пропорции? То есть вы – наполовину человек, а наполовину… гм! Ну тогда это сильно меняет дело! Теперь я нисколько не удивлен, что эти дикари стали вас слушать. Тут всё очень просто, – повернулся он к аудитории, – собственно люди и собственно инферналы имеют друг перед другом ряд преимуществ и ряд плюсов и минусов. Люди сильнее в одном, а инферналы – в другом. Но иногда, вопреки запретам, расы смешиваются между собой. И получившиеся от подобного союза человека и инфернала полукровки обычно обладают большими способностями к внушению и гипнозу. И чем неразвитее человек, на которого производится такое воздействие, тем сильнее эффект. Так что меня нисколько не удивляет, что речь Владимира Ильича остановила дикарей на берегу реки.

– Ага, – протянул Афанасьев, – речь Владимира Ильича… С броневичка, например!

Ленин с живостью повернулся к Афанасьеву:

– Я так понял, что ваш пгадед, который так удачно написал мне записку в пгезидиум и пегедал ее вам, тоже был очень говоглив!

На это ответить было нечего.

Итак, на повестке дня было три вопроса:

1) Что делать с Лениным?

2) Как отражать угрозы, исходящие от дикарей?

Конечно, когда все дионы, люди и инферналы, наличествующие на даче Коляна Ковалева, в сборе, опасаться было нечего, потому что силы у осажденных достаточно велики; но не могли же они всё время сидеть взаперти, тогда как оставалось добыть еще пять Ключей Разрушения!..

3) Распланировать следующие пункты ПЕРЕМЕЩЕНИЙ.

Правда, следовало обсудить последствия двух уже состоявшихся перемещений, и по этому вопросу взялся выступить уже ораторствовавший сегодня Астарот Вельзевулович Добродеев, который, кажется, был сильно польщен наличием близ себя такой знаменитой персоны, как В. И. Ленин, к тому же частично оказавшейся его, Астарота Вельзевуловича, родственником. Почтенный черт говорил с таким воодушевлением, что с его беспрестанно жестикулировавших рук то и дело срывались искорки и даже попахивало сернистыми выделениями. Инфернал явно хотел произвести впечатление на своего соотечественника, так что вовсю изощрялся в, прямо скажем, сомнительном остроумии и риторическом словоблудии:

– Надо сказать, что итоги первых двух путешествий следует признать удовлетворительными. Два Ключа получены, осталось еще пять, и если бы не неясность с самым последним, седьмым, то принятые темпы работы вызывают положительные эмоции. Надо сказать, что наша группа, путешествовавшая к Александру Македонскому в составе уважаемых Вотана Боровича и Эллера, а также месье Пелисье, проделала большую работу.

Пелисье наклонился к Афанасьеву и прошептал:

– Вот наш чертик выделывается перед Лениным. Превратил нормальный разговор в… заседание партийной ячейки какое-то!