Апокалипсис от Владимира
Шрифт:
— Ну, право, Никита Сергеевич, разве я…
— Конечно, мне грех жаловаться — твои мальчики очень помогают. Очень. И ты, конечно, прав — в том, что ты делаешь, я как никто понимаю, насколько тебе тяжело.
— Спасибо, Никита Сергеевич.
— Без твоей помощи я бы не осилил экранизацию Библии! Мечта сбывается — и Ветхий, и Новый Завет! Работа КИПИТ. — Простите, что обращаюсь к вам с просьбой, — перебил я Михалкова, понимая, что этот поток любезностей нескончаем. — Понимаю, что график ваш более чем плотно занят, практически монолитен, но у нас возникла необходимость в режиссировании, если этот термин можно использовать
— Не могу знать, — ответил я, — решение зависит только от Даниила.
— Володенька, не скромничай! Я же чувствовал руку мастера, когда смотрел трансляцию в Лондоне. Конечно, все зависит только от тебя!
— Дорогой Никита Сергеевич, вы переоцениваете мои скромные возможности, но я сделаю все от меня зависящее…
— Все, молчу, мне больше ничего и не надо. Дорогой ты мой человек, можешь полностью и во всем, ты понимаешь, о чем я говорю? Во всем на меня рассчитывать!
— Спасибо вам большое! До встречи.
Я положил трубку и, улыбаясь, посмотрел на Никиту:
— Ничего, что я не передал ему привет от тебя? Сколько ты еще будешь переживать, а? Да ты только заикнись любому из гениев о таком предложении, он сразу все бросит! Это же шанс на вечное спасение, дурында, а эти мальчики нагрешили — мама не горюй! Хотя и не мне их упрекать. Великие они! Могу с тобой поспорить, что через пять минут вся Москва будет знать о том, что выбор мой пал на Никиту, и вам начнут звонить и пытаться поинтриговать в пользу недооцененных гениев. Замажем? На щелбаны?
Никита не успел ответить, так как его телефон завибрировал. Он посмотрел на экран, густо покраснел и нажал на отбой.
— Что с тобой спорить? — насупился он. — Ты и так все знаешь. А вот кто звонил, я говорить не буду.
— Да я и так знаю! — усмехнулся я. — Ты подожди, скоро человек десять позвонит. Кто поумнее, тот не сам — попросят твоих дружков. Подожди только. О, вот и до меня добрались!
Я поднял телефон и нарочито громко ответил:
— Да, дорогой Леонид! Конечно, знаю, по какому поводу, и очень рад вас слышать. Заранее, чтобы удержать вас от попадания в неловкую ситуацию, хочу сказать, что очень ценю вас как актера и ваше мнение в этом вопросе. Конечно, вы разбираетесь в режиссерах, но вопрос этот не в моей компетенции. Угу, должно быть, Путин может повлиять. Рад был вас слышать.
— Это был Ярмольник? — осторожно спросил Никита.
— Да, — ответил я, — и он прав, но это не играет никакой роли. Раз решение принято, даже если оно ошибочно, все равно оно должно неукоснительно выполняться, иначе власть престанут уважать. Останавливаться можно лишь для произведения впечатления милосердного правителя. Все — лирическая часть завершена! Теперь в погоню за копьем Лонгина. Ребята, приготовьтесь ко всяким неожиданностям, вылет через час. Табриз, обеспечь борт и проезд. И никаких торжественных встреч, не то погибнем в армянском застолье.
Мальчишки вышли. Илья и Табриз так и не проронили ни слова, да и беседа с Никитой была лишней — просто захотелось покуражиться
ГЛАВА 39
До аэропорта доехали красиво. Мигалки и сопровождение побоку — просто вырулили от нас четыре черных «Мерседеса» и ушли по Кутузовскому в сторону области. Никаких собачьих голов, метел и спецполос. Литературщина! Скромно и эффективно. Достаточно подумать о том, что хорошо бы по свободной дороге прокатиться, и все — едем в свое удовольствие. На дорогах красота, как ранним субботним утром — движение есть, но не раздражает.
За рулем я уже давно сам не бываю и мальчишкам моим не советую. Голова другим занята. В дороге тоже можно работать, причем выполнять самую сложную задачу — думать. Иначе как бы выходило: зажмурились, и в Ереване, а там — что делать, каков основной план действий, каков запасной, каков отходной? Ничего не продумано, все по наитию… Так можно и не выдюжить.
Наконец «Внуково-3». «Мерседесы» подрулили сразу к трапу частного самолета. Борт небольшой, человек на двенадцать, так что места для нас четверых предостаточно. Профессионально вежливый экипаж. Заходим, рассаживаемся и без излишней волокиты взлетаем. Сидим все в первом салоне. Четыре кресла: по два напротив друг друга, через стол. Ребята молчат — мое тяжелое настроение передалось и им.
Первым молчание нарушил Илья.
— Кто-то из нас погибнет? — спросил он.
— Почему ты так решил? — поинтересовался я без тени удивления в голосе.
— Не знаю, — Илья пожал плечами и вздохнул: — на душе как-то тяжело.
— Вряд ли, — ответил я.
— Зачем нам это копье? Ничего другого нельзя было подогнать начальнику?
— Илья, я понимаю, что тебе страшно, но зачем же дерзить?
— Извини. А может, можно было обойтись мощами? Вот, говорят, в Ганзасаре хранится голова Иоанна Крестителя.
— Ну что ты несешь?
— А разве не там?
— Не в этом дело. В Карабахе я бывал не раз — потрясающей красоты природа и удивительные древние храмы. Действительно, армяне свято верят, что именно там хранится эта реликвия, и я не собираюсь их веру оспаривать. Сколько веков они тусуются в Иерусалиме и в каком почете — известно всем. А поскольку часть Старого города издавна принадлежит им, кое-что из сокровищ вполне могло оказаться на исторической родине! Не надо только сейчас мне говорить о том, что это территория Азербайджана: в третьем веке нашей эры можно было с ног сбиться, разыскивая хоть одного человека во вселенной, который бы слышал это название.
— А Россия?
— А что Россия? Мы и не претендуем на эту территорию. Илюха, не сбивай меня с мысли! Явиться к Даниилу с черепом Иоанна — это дурновкусие. Что прикажешь ему с этим подарочком делать? Оживить? Голова профессора Доуэля… Кунсткамера какая-то получается.
— А чем это копье лучше?
— Всем. Символизирует власть. Кто владеет копьем — тот владеет миром!
— То-то я гляжу, армяне себя неплохо чувствуют. — Илья улыбнулся.
— Для них в копье иной смысл, — возразил я. — Может быть, только благодаря этой святыне они до сих пор еще и существуют, несмотря ни на что. Ни на турецкий геноцид, ни на войны. По всему миру разбрелись, а идентичность свою не потеряли.