Апокриф
Шрифт:
– Не обещаю, но подумаю. Может, кто из подружек жены?.. Они как раз в городе шляются… Все, сейчас своей позвоню. В «Боско» буду через час-полтора.
– Жду.
Глава 28
В прекрасном настроении я вышел из магазина, попросив служащих утилизировать остатки американского гостеприимства, и отправился ждать вечерних развлечений.
Спустя пару минут я сидел за столиком «Боско-Кафе» и разглядывал праздношатающуюся толпу на Красной площади.
Заказав капучино и фирменный фреш, я не смог сконцентрироваться ни на хорошеньких модельках, постреливающих
– Волков? Монтеньяк? Промывание? Голодание?
– Отнюдь, чудо. Просто чудо. – Как всегда, правда воспринимается шуткой.
Телефон как прорвало – звонки с телевидения и радио. Уже все знают, что я в Москве и встречался с президентом. Все в курсе, что я выполняю особо важное задание и поэтому могу не беспокоиться, мои места останутся за мной и будут ждать с нетерпением… И бла-бла-бла…
Ах, мои милые наивные работодатели! О чем вы? Когда мое особо важное задание завершится, вы уже будете распределены по деяниям вашим по вечным квартирам. А я буду, попивая амброзию, тусоваться с Даниилом.
Стоп. Есть нарушение формальной логики. Если добро и свет воплощены в Данииле, то кто же зло и тьма? Рассуждения о Гитлере и иже с ним очевидны, но сейчас не годятся – они мертвы, а зло – нет. Так кто же его воплощает теперь? Террористы всех мастей? Не думаю. Они сеют страх и разрушение, но никак не обольщение. Даже на роли приспешников не тянут. Так, любители. Или, выражаясь языком партийных документов, – «и примкнувший к ним Шепилов». Примкнувшие, не более того.
Пойдем от противного. Кто противостоит Даниилу и Его апостолам (это я так о нас с Биллом), сразу и не скажешь. Сумасшедший Енох? Его никак не назовешь злом. Зануда, но не враг человечества. Волошин? При чем здесь Волошин? Неточно формулирую – не «при чем», а «зачем». Зачем он здесь?
Фрагменты мыслей собрать в единую картину бытия не удалось. Отложим до следующего раза лего для апостолов.
Александр Стальевич шел мимо Мавзолея по направлению к кафе. За ним следовала охрана в черных костюмах, уместных лишь на похоронах их владельцев, из ушей свисали проводки, обеспечивая связь гуманоидов с базой. На невыразительных рыхлых лицах застыла профессиональная тупость. Их походка напоминала гусиную развалку. Только вместо отвисшего брюха эти гусаки поддергивают оттягивающие брюки к коленям рацию и пистолет в доставшейся по наследству кобуре. Со стороны они кажутся донжуанами с гипертрофированными рабочими органами, нуждающимися в ежесекундном внимании владельцев, а то прищемит толстыми ляжками все достояние к чертям собачьим. Что говорить – плохие танцоры, ну и очевидно, что им мешает.
Надеюсь, управимся до приезда Сашки с дамами. Не то кремлевские мечтатели испортят вечер.
– Владимир, – голос шел со спины, из глубины кафе.
Я обернулся и не смог сдержать улыбки, уж больно все начинало походить на дешевый водевиль. Передо мной стоял один из самых таинственных и влиятельных российских политиков, замглавы администрации. Сам господин Сурков. Интересно, они сговорились устроить здесь разборку на троих и оба следили за мной? Ой, боюсь, им не доставил радости мой вид в момент примерки новой одежды – у них и
– Присаживайтесь, одна из мыслей господина Волошина была о вас, что делало нашу встречу неизбежной.
– Занятно излагаете.
Приятной наружности интеллигентный парень моих лет, прекрасно сидящий строгий костюм, без всякого сомнения, сшитый на заказ в солнечной Италии за презренные североамериканские рубли, безупречно подобранная рубашка, расцветка галстука слишком строгая, чтобы быть изящной. Положение обязывает, как-никак левая рука президента, если считать, что Волошин правая, а рук две. Говорит с легким акцентом, почти незаметным, видно, что родился и вырос не в Москве.
– Вы произвели фурор. Давно никто не видел А. С. таким встревоженным.
– А таким простым вы его часто видели?
– Что вы имеете в виду?
– Ну вот так, по-свойски пересекающим Красную площадь. Вот он, яркий пример публичного одиночества: государев муж погружен в мысли о чадах, кои получают зуботычины от охраны вельможного, дабы не отвлекали его от высоких дум о благе тех самых чад неразумных…
– Достаточно. Понял. Я хожу без охраны, но Волошину нельзя. Сами видите, если бы не няньки с рациями, его бы толпа замяла расспросами и просьбами. Не скрою, его визит не входил в мои планы. Наши концепции развития государства несколько различаются, хотя мы и работаем в единой команде. – Легкая улыбка придала иронический оттенок сказанному.
Вот это высший класс – на прослушке все выглядит замечательно, а истинный смысл сказанного можно постичь, только наблюдая за мимическими оттенками. Настоящий подковерный борец!
– Его появление здесь для вас неприятный сюрприз…
– Ну что вы… Общение с непосредственным руководителем всегда праздник… – Это даже не ухмылка. Тонкие губы, словно прочерченные горским кинжалом, ломаются молниевым всполохом и возвращаются к привычной сочувственной полуулыбке. – Хотя иногда мечтаешь о буднях…
Волошин приблизился ко входу в кафе, и Сурков поднялся, обозначая свое присутствие. Лица обоих оставались лишенными эмоций, а погружаться в пульсацию отрывочных мыслей мне не хотелось.
Я произнес:
– Присаживайтесь. Не могу сказать, что несказанно рад вас видеть, ибо о братской любви речь не идет, а свидание вы мне, очевидно, подпортите… Так что, ГМ – это я вас так сокращаю, то есть государственные мужи, – давайте к делу.
– Не увлекайтесь, Владимир Рудольфович. Конечно, Слава – мощный союзник, но не стоит недооценивать и старые кадры.
Я ждал ответной реакции от Славы. Но он всего лишь улыбался, тем самым выигрывая время и усиливая свои позиции.
– А то что случится? Меня постигнет участь многих ваших политических противников? Или у вас настолько плохо с чувством юмора, что вы начнете мне угрожать?
Я почувствовал, как закипает глубинная ненависть к этому человечку: «Вот этих двух уродцев для чего привели?»
В голове зазвенела натянутая тетива беспокойства. Я почувствовал, как мир раздваивается и как я отделяюсь от своего тела, одетого по последней моде, поднимаюсь метра на три над полом и вижу все происходящее иным, не мирским зрением. Я ощущаю плотную ткань бытия, в которой барахтаются статисты времени.