Апокрифъ
Шрифт:
– Но – кто же тогда? – спросил фон Штраубе.
– А вот на этот вопрос, – сказал комтур, – мы найдем ответ не скоро, если найдем его вообще. Слишком огромен этот город. Посему вопрос должен быть задан иначе: не “кто”, а “почему”.
– И вы догадываетесь – почему?
– О, только предположения!
– Каковы же они?
– Мне почему-то кажется, что дело в неосторожных словах, которые вы произнесли в карете, – помните?
– Но в карете не было никого, кроме орденских братьев, – напомнил фон Штраубе.
– А вы вспомните, что я ответил вам тогда, – сказал комтур. – Я ответил, что и воздух здесь обладает слухом.
– Полагаю, вы шутили?
– Нет, я только позволил себе прибегнуть к образу. В действительности же воздух – порой превосходное укрытие для некоторых невидимок.
– Вы верите в невидимок? – удивился фон Штраубе.
– Имел повод поверить, – вздохнул граф. – И это вовсе не привидения из россказней про старинные рыцарские замки; нет, здешние невидимки пребывают вполне во плоти. И слух у них обычно преотменный. Ну а как бы иначе вы назвали карлика, который однажды ехал на запятках моей кареты, когда я вел беседу на весьма щекотливую тему… (ах, nomina sunt odiosa !..) с одним немаловажным лицом? Тогда мне это едва не стоило высылки из России. И таких карликов, я потом узнал, на службе у здешней Тайной экспедиции не менее дюжины, и все обладают таким слухом, что слышат сквозь стены. Здесь, может быть, еще не выучились так же изящно, как, например, во Франции, писать и изъясняться, но уж слушать здесь умеют, как более нигде, оттого здесь, в отличие от Франции, маловероятны революции.
– Значит, император и наш нынешний гроссмейстер в безопасности? – заключил фон Штраубе.
Комтур покачал головой:
– Он в опасности, и ничуть не меньшей, чем несчастный Людовик Шестнадцатый! Только опасность, подстерегающая его на каждом шагу – это не шумливая революция, а тихий тайный заговор.
– Тихий и тайный, но тем не менее вы о нем знаете…
– Я знаю не о самом заговоре, – возразил комтур, – а, как и многие тут, знаю лишь о том, что такого заговора просто не может не быть. Ибо нынешний император ненавистен слишком уж многим.
– И в чем же причина столь глубокой ненависти к нему? – спросил фон Штраубе.
– Ох, как вы мало знаете о стране, в которую попали, – вздохнул граф. – Это уже само по себе небезопасно. Придется мне представить вам некоторую… Назовем это диспозицией, ибо до баталии, как я чувствую, недалеко. Сию страну населяют лишь дворяне и смерды, а между ними никого, наподобие европейского третьего сословия. Мать нынешнего императора Екатерина (к слову сказать, сына своего глубоко презиравшая) опиралась исключительно на дворян. Да, при ней были и бунты смердов, но то происходило где-то далеко, я бы сказал – бесконечно далеко, если соизмеряться с размерами Европы. Бунты подавлялись, главарей четвертовывали, а императрица счастливо правила в течение тридцати пяти лет. Ибо знала, что щедро ею награждаемое дворянство не воспрянет против нее никогда. Был у нее и ближайший круг фаворитов, по богатству и могуществу превосходивших и монархов иных. Так что она была защищена двойною стеной… С чего же начал правление ее помазанный сын (относящийся, кстати, к памяти матушки ровно так же, как она при жизни относилась к нему самому)? Именно с того, что взломал обе эти стены. С маху отринул от себя всех фаворитов. Осталась всего пара близких ему людей – граф Ростопчин, которого мы имели честь лицезреть, да еще Кутайсов, произведенный в графы из брадобреев. Но и этим ведомо, что в любую минуту могут попасть в опалу ввиду неуравновешенности характера императора. А дворянство, главную опору своей матушки, он низвел почти до положения тех же смердов. Теперь дворянина можно запросто лишить дворянства, что ранее было почти невозможно, прилюдно высечь, в кандалах отправить в Сибирь. Следственно, недовольство императором столь велико, что достаточно одного призыва… И вот я спрашиваю вас – может ли не быть заговора при подобных обстоятельствах?
Слушавший его внимательно фон Штраубе вынужден был согласиться:
– При подобных обстоятельствах заговор должен был созреть уже давно.
– И это понятно не вам одному, – подхватил комтур. – Это понимают здесь все! Оттого в воздухе и растворено столько шпионов… Но и заговорщики соблюдать секретность умеют. Насчет каждого из них у государя имеются лишь смутные подозрения, и более ничего. Так что это, пожалуй, самый странный заговор в мире: всем известно, что он есть, ибо его, как я уже говорил, не может не быть; а вот кто в нем замешан – неведомо. Это несмотря на Тайную экспедицию, на карликов, умеющих прятаться в воздухе. Я, конечно, разумею тех, кто действенно замешан, ибо в смысле настроения замешаны все. Общий их девиз: “Скоро это все лопнет!” И когда государь применяет крайние меры – лишает дворянских титулов, сечет, отправляет в Сибирь – он делает это всегда по отношению к виновным, ибо, хоть и в разной мере, но все тут участники заговора.
Конец ознакомительного фрагмента.