Апокрифы Чеченской войны
Шрифт:
Авианалет нанес непоправимый ущерб нашему бизнесу. Два готовых автомобиля превратились в покореженный металлолом; погибли мальчишки, нанятые нами для продажи машин. Сам я спасся чудом: во время бомбардировки выехал с потенциальным покупателем по дороге за Герменчук, демонстрируя технические характеристики опеля-мутанта с неродным мотором.
Вечером третьего дня мы с Ахмедом сидели во дворе, который и был, собственно, Заводом Форда.
— Зелим, все наши в ополчение идут. Что же мы, как суки, будем дома отсиживаться? — спросил Ахмед.
— Э, Ахмед, ты что, тоже решил стать крутым ичкерийцем?
Ахмед не сдавался:
— По телевизору проповедник стихи из Корана читал. Я запомнил один перевод, сура 3, аят 13: “Знамением для вас было столкновение двух отрядов: один отряд сражался во имя Аллаха, а другой не веровал в Него. Верующие увидели, что неверные вдвое превышают их числом. Но ведь Аллах помогает тому, кому пожелает. Воистину, в этом назидание тем, кто видит”.
Я ухмыльнулся:
— Ты у нас теперь мулла? Или святой шейх?
Ахмед надулся:
— Не смейся над Священным Кораном! Тот проповедник сказал, что даже если врагов больше, мы все равно победим, потому что с нами Аллах! Таков смысл аята.
Я обдумал свой ответ и возразил:
— Над Священным Кораном я не смеюсь. А проповедник твой из телевизора дурак, не понял он смысл 13-го аята. Чудес в подлунном мире не бывает. Побеждает тот, кто сильнее. В аяте о чем рассказывается? Увидели мусульмане, что их врагов больше, и возмутились — почему Аллах делает наших противников сильнее, чем мы? А Коран говорит: Аллах кому хочет, тому и помогает. У вас, бородачей, спрашивать не будет. Захотел — и сделал так, что русских больше, они и победят.
Ахмед продолжал дуться на меня. Я попытался объяснить ему мягче:
— Да и за что мы пойдем воевать? С кем? Это все грязная, кровавая игра, не наша игра. Скоро все кончится, Дал мукхла (дай Бог).
— Дал мукхла… — эхом повторил Ахмед. Воевать мы не пошли.
Война сама пришла за нами.
Командированные из Пермского ОМОНа были отправлены поездом до Ростова-на-Дону. Оттуда до Ханкалы нас везли на автобусах. Из Ханкалы двинулись в сторону Грозного в сопровождении танка и БТР.
Была весна, на разбитых дорогах грязь, но в небе сладко щурилось теплое солнышко. Мы ехали в полной выкладке, в бронежилетах, с автоматами и боекомплектом. В “пазике” было жарко и душно. Бойцы снимали каски и обмахивали себя кто чем мог. Продвигались медленно. Время от времени колонна останавливалась, если саперы на головном БТР замечали что-то подозрительное. На подступах к Грозному сбоку у дороги как из-под земли возникла стайка мальчишек. Лет по пятнадцать — шестнадцать. Сельские пацаны в гражданской одежде. Только обвешанные оружием. Один из них успел выстрелить из гранатомета по БТР. Во время выстрела гранатомет, наверное, дернуло, и заряд ушел мимо, перелетел цель и взорвался на другой стороне дороги. Мальчишки открыли огонь по колонне из автоматов. Пули прорешетили борт “пазика”, мы стали выскакивать и занимать позиции за танком и БТР. После короткой перестрелки нападавшие были уничтожены.
Я сходил к обочине дороги и собрал оружие убитых. В нашем автобусе истекал кровью сержант Пилипенко, я знал его по работе в Перми. От этих бронежилетов больше вреда, чем пользы. Без него ранение могло быть сквозным и не очень опасным, но в консервной банке бронежилета пуля металась из стороны в сторону, разрывая внутренности.
Так состоялось наше боевое крещение.
В Грозный мы въезжали со стороны площади Минутка. Я бывал здесь раньше, в детстве, когда мы с Зеликом приезжали в город сходить в кино или на концерт. Теперь этих мест было не узнать.
Грозный, Грозный. Задумывайтесь, прежде чем давать имена своим детям, городам или даже собакам. Ведь давая имя — определяешь судьбу, так уж получается. Почему его не назвали Мирным, Зеленым, как-нибудь еще? Теперь город был действительно грозен, оправдывая свое название. А еще он был ужасен, он был настоящим кошмаром. Первое, что вспомнилось, — это Сталинград во время Великой Отечественной, такой, каким мы видели его в фильмах про войну. Разрушенные здания, улицы в воронках, и из каждой щели может прилететь смерть.
Нашей боевой задачей было удерживать блокпост у здания драмтеатра. Что мы и делали, отстреливаясь от боевиков. Патрулировали улицы, нередко вступали в бой. Однажды, выбивая боевиков из дома, мы попали в окружение и жались к стене на первом этаже, боясь выйти в атаку. Нас выручил подоспевший на подмогу отряд десантников.
— Какой вы ОМОН, обздон вы, вот кто. Обделались со страху, — презрительно ухмылялись наши спасители.
Враг был везде и всюду. Снайперы, гранатометчики стреляли из развалин домов. Линия фронта, даже если она и была, пусть самая условная, проходила не в пространстве, а во времени — по границе дня и ночи. Если в светлое время суток мы еще пытались хоть что-то в городе контролировать, то ночью нам оставалось лишь прятаться за циклопическими бетонными стенами блокпоста.
Командировка продлялась. Видимо, федеральных сил в Чечне было недостаточно, чтобы вовремя отпускать нас домой. Но я и не стремился. Мне нравилось воевать.
Оттого я люблю затеи
Грозовых военных забав,
Что людская кровь не святее
Изумрудного сока трав.
Так писал Николай Гумилев, любимый поэт Зелика.
Где был Зелик в это время? Я не знал. Все же это не курорт, и просто так поехать в Шали я не мог.
На грозненском блокпосту нас сменил свежекомандированный ОМОН из Петербурга. А мы были отправлены к райцентру Урус-Мартан.
Я и Ахмед, по обыкновению, возились с железками во дворе, собирая под руководством дяди самодвижущуюся повозку в корпусе старого ГАЗ-2410. К воротам подъехали несколько “уазиков”, из них высыпали вооруженные люди в камуфляже.
— Кто здесь главный? — спросил боевик с едва пробивающейся сквозь кожу на подбородке белесой щетиной. В руках полевого командира был листок с нашей фирменной рекламой и гарантией качества: “Завод Форда. Шали, ул. Набережная, 24”. “Разрекламировали на свою голову”, — подумал я, выходя навстречу боевику.