Аполлоша

Симанович Григорий

Игнат привстал, опершись на локоть, глаза его внезапно просветлели, но тотчас увлажнились.

– Если честно, не это главное. Я, Гошик, сегодня проснулся другим. Конечно, за Аполлошу обидно.

Но я вдруг понял, что хочу долго жить. Да, знаешь ли, долго и с удовольствием жить. Гулять вдоль моря, дышать воздухом этим вкусным, книжки читать, какие пропустил в былые времена, путешествовать, вот как мы давеча, наслаждаться всякими морскими гадами в хороших ресторанах. Только пить брошу. В смысле – напиваться. Строгая мера. И начну музыку писать. Ты же помнишь, я пробовал когда-то и хвалили. Еще я решил, что женюсь на Любаше. Я к ней очень хорошо отношусь, можно сказать, люблю. Почему бы не сыграть свадьбу, а? Вот погуляем! Только ты уж побоку после этого. Ручки свои шаловливые к ней не тяни – убью. И еще попробую на нашем участке трюфелей выращивать. Понравились мне эти грибочки.

Игнат снова опустился на подушку и абсолютно счастливым, мечтательным взглядом вперился в потолочную лепнину.

В тот же миг Георгию Арнольдовичу открылась истина.

Он тихо вышел в прихожу,

накинул теплую куртку, натянул сапоги и ступил в слегка запорошенный ночным подобием снега просторный сад. Первое новогоднее утро Равенны было туманным и безветренным.

Он втянул густой влажный воздух, дошел до ворот и сел на скамейку, с которой хорошо смотрелся псевдоготический фасад их роскошного жилища.

Он сидел и думал о жестоком и щедром, невозможном, но существовавшем в реальности бронзовом изваянии Гелиоса, которое поименовали они почему-то Аполлошей. Он думал о мудром слепке мертвой, но живой материи, пославшей Игнату немилосердное, но спасительное испытание опасной, но праведной местью и подступающей, предопределенной по сроку смертью. Все было невероятно просто. То ли реликвия, то ли древний реликт дарил тому, кому перешел по наследству, испытание мукой смертной и страхом животным, а потом и смирение пред неизбежным и внутреннее обновление, чтобы счастливо жить дальше.

Москва, 15 сентября 2010 года.

Телефон [phone]