Апостолы судьбы
Шрифт:
— Слава, вызывай «Скорую».
— Вызываю… Сейчас приедут. Похоже, она сердечница.
— Похоже.
— А под невменяемую, как тебе кажется, она не косит?
— Трудно сказать. Но для человека, никогда не привлекавшегося, она слишком здорово это делает. И в таких обстоятельствах нужна, конечно, психиатрическая экспертиза. Но я вот о чем думаю, Слава. Она почти невесома. Как это у нее получилось — ножом?
— Причем, что характерно: десять ударов нанесены практически с равной силой. Все раны проникающие, поражены жизненно важные точки.
— Вы хорошо проверяли: там точно больше никого не было?
— Не было. Во-первых, есть
— Тем не менее что-то не так. Хотя в такой ситуации сила может появиться даже у немощного. Спасибо тебе, старик. Я буду забегать, если ты не против.
Дина вошла в кухню и требовательно посмотрела на Анну Ивановну.
— Говорите, что с Аленой случилось? Я заметила: вы от меня что-то скрываете. И она мрачная как колумбарий. Она не заболела?
— Ох, Диночка, я тебе скажу, потому что ты все равно узнаешь. Глупость большую она совершила.
— Алена? Глупость?
— Девчонка, она и есть девчонка. Если ее не обидят, она сама себя обидит.
— Неужели…
— Ты даже себе не представляешь, что про изошло. В Игоря Катиного она влюбилась без памяти, да еще переспала с ним. А он среди ночи стал Катю звать и плакать. Она теперь себя заживо съедает. Ой, в дверь звонят. Наряды привезли.
Дмитрий пришел с работы раньше, чем обычно. С гордым видом показал Вале пакет с продуктами. Около часа пробыл на кухне, после чего поставил на столик перед диваном тарелку горячего бульона с кусочками белого куриного мяса и блюдце с разрезанными пополам свежими помидорами и огурцами.
— Поешь, — нерешительно попросил он. — Конечно, это не так вкусно, как у тебя, получилось, но ничего, есть можно. Я сам почти полкастрюли слопал. Правда, за целый день даже перехватить ничего не удалось.
Дмитрий и сам не знал, почему он все время чувствовал неловкость в присутствии неожиданно и непонятно отчего заболевшей жены. Что-то вроде вины. Хотя с какой стати? Но этот ее взгляд… Валя приподнялась на одном локте, глотнула пару ложек ароматного бульона, съела кусочек мяса. Кровь как будто быстрее потекла по жилам. Да, нужно есть, набираться сил. Но нервный спазм вновь перехватил ее горло.
— Спасибо, очень вкусно, — она устало откинулась на подушку. — Только я не могу больше. Извини. Я потом доем. Можешь даже не уносить.
— Да ты что! Я разогрею и опять принесу. Ты лежи, отдыхай. Слушай, а давай диван раздвинем? Я с тобой лягу. Будем телевизор смотреть. Если я тебе, конечно, не помешаю. А то мне лежать там, в спальне, одному как-то… Как будто тебя дома нет.
— Да я только рада. Как ты мне помешаешь? Я сама себе очень мешаю. Целый день в такой неприятной компании… — Валя говорила шутливо, но в то же время тревожно думала, не похоже ли это на жалобу, нытье больной, заброшенной жены.
Дима уже помогал ей пересесть на кресло, ловко раскладывал диван, стелил свежее белье, принес из спальни еще подушку, одеяло, помог Вале лечь. Она пристально следила за выражением его лица всякий раз, когда он до нее дотрагивался. Она не вызывает у него отвращения? Он не преодолевает себя? Если бы он только знал, каких невероятных усилий стоит ей уход за собой. Тот уход, который она бы ни одному человеку не доверила. Особенно этому, единственному… Он никогда не будет ухаживать за ней, как за калекой. Если дело дойдет до этого, она убьет себя. А пока у нее есть изнурительная работа на весь день. Добраться до туалета, привести себя в идеальный порядок в ванной, надеть чистую сорочку, сполоснуть грязную. Она даже голову каждый день моет. Возвращается к своему дивану, как из дальнего похода. Долго лежит, прислушиваясь, как замирает от усталости сердце, чувствует, какой холодной стала кожа на лице, руках и ногах. Ждет, пока кровь наладит свое течение и ее тело станет живым. Почти живым.
За все дни болезни Вале впервые было хорошо. Дима лежал рядом, она вдыхала запах его тела и сигарет, умилялась тому, с какой непосредственностью он реагирует на бокс, который показывают по телевизору.
— Ты представляешь? Нет, ну ты подумай! — обращался он к ней время от времени, и она понимающе кивала.
После бокса они смотрели новости. Потом Дмитрий покурил на кухне, вернулся, зевнул со вкусом, лег и погасил свет. Он повернулся на живот, обнял ее одной рукой, и его дыхание сразу стало ровным.
— Дима, — срывающимся голосом позвала Валентина, — подожди минуту, не засыпай. Я все хотела спросить, как ты относишься к тому, что мы сейчас не можем быть вместе? Тебе тяжело или ты уже привык?
— Ну, о чем ты думаешь, — сонно и ласково пробормотал он, прижимая ее голову к своей груди. — Нетяжело и не привык. Мне главное, чтоб ты опять стала здоровой, а между нами все как было, так и будет. Все хорошо.
— Действительно хорошо? — напряженно спросила Валя, с отчаянием понимая, что остановить себя она уже не может. — Тебе хватает Анжелы?
Темная комната как будто взорвалась для обоих. Дмитрий резко сел и включил лампу.
— Что ты сказала? Что это значит: хватает ли мне Анжелы? Ты сошла с ума?
— Нет. Я просто все знаю! — Валя почувствовала, как знакомая волна гнева заполнила, ослепила ее мозг. Она даже ощутила прилив сил.
Она сейчас встанет. Она бросит ему в лицо эту тяжелую лампу, разобьет окно, выбросится на улицу. Нет, она не подарит ему свободу так легко. Она куда-нибудь уедет, а утром ворвется в офис, увидит его с этой шлюхой, выцарапает ей глаза и будет кричать, кричать, кричать… Валя вдруг услышала свой голос — хриплый, страшный. Оказывается, она уже кричит. Она бросает ему в лицо угрозы.
— Ты не боишься, что я убью себя, тебя, ее? Или ты надеешься, что я тут безмолвно подохну сама собой? Пусти! Не смей меня держать! Ты убил меня, но я в этот ад полечу вместе с тобой. Если я вцеплюсь тебе в горло, никто не разожмет моих рук. Ты не знаешь. Мне нечего терять. Я единственную подругу загубила из-за тебя.
Она видела его бледное лицо, глаза с расширенными от ужаса зрачками и понимала, что эту минуту пережить нельзя. И вдруг откинулась на подушки, раздавленная страшной слабостью. Погас свет. Нет, это она теряла сознание. Дима стоит над ней с мокрым полотенцем и рюмкой, от которой пахнет валокордином. Она послушно пьет капли, жестом показывает, чтоб он положил ей полотенце на грудь. Затем еле заметным кивком просит его лечь рядом. Она чувствует, как он дрожит под своим одеялом, как бешено бьется его сердце. Она не может шевельнуть даже пальцем руки. Неужели ее разбил паралич? Они лежали так и не спали до рассвета. А потом как будто услышала спокойный голос: «Ты пережила эту ночь». Валя повернулась лицом к мужу и сказала: