Апраксин двор
Шрифт:
— Может, и так. — Дельвиг оглянулся назад, будто хотел убедиться, что Вяземская не осталась где-нибудь за спиной. — Думаешь, кто-то пытался таким образом убить Петра Андреевича?
— Не исключено, — отозвался я. — Неплохо бы выяснить, связаны ли как-то Вяземские и Юсуповы — раз уж…
— Не болтай! — Дельвиг приложил палец к губам. — Это уже работа Виктора Давидовича, а не наша. Кстати, к нему я направлюсь — вдруг им удалось отыскать нашего таинственного похитителя… составишь компанию?
— Нет. Если можно — не составлю, Антон Сергеевич. — Я развел руками. — У меня сегодня переезд.
Глава 13
—
Фурсов сделал еще несколько шагов. Медленно и даже осторожно — будто почему-то опасался, что его пустили сюда по ошибке и непременно выгонят взашей из квартиры. Не такой уж и роскошной по моим представлениям: всего на три комнаты, две из которых были толком и не нужны. Но вряд ли в Петербурге тысяча девятьсот девятого года хоть в каком-то из миров получится отыскать жилье, оснащенное плитой и полноценным собственным санузлом — но при этом не рассчитанное или на целое семейство, или на одинокого любителя устроиться с размахом.
Столовая, а уж тем более отдельная кухня в квартирах для простого люда были той еще редкостью, а уборная с ванной и прочими благами цивилизации и вовсе полагалась только «барским» апартаментам, среди которых моя новая обитель в доходном доме на набережной Екатерининского канала выделялась бы уж точно не богатством, роскошной обстановкой, площадью или запредельной даже для весьма состоятельного гимназиста арендной платой.
Но — простор, нормальная спальня вместо узкой кровати в углу, кофейня в двух шагах от парадной лестницы, чистота, тепло и приятный вид из окон на третьем этаже. И, конечно же, комфорт. Не то, чтобы я отчаянно нуждался в кране с водой и возможности повозиться у чугунной плиты вместо крохотного примуса — однако прожитые в двадцать первом столетии годы неизбежно наложили бы свой отпечаток даже на самую аскетичную натуру.
И я не стал исключением. Поэтому еще вчера забрался в горячую ванну и отмокал там часа три — пока не почувствовал, как грязь, пыль и прочие сомнительные приобретения последних недель отлипают, наконец, от кожи. А потом яростно тер себя мочалкой — со всей силы, докрасна, будто собирался чуть ли соскрести эпителий, к которому намертво пристали запахи подвалов, леса и уродцев из Прорывов. Конечно, у меня и раньше имелась возможность сходить в баню или ополоснуться из ведра, и я уж точно не запускал себя, но все это даже рядом не стояло с…
Удивительно, как сильно человек может радоваться тому, что еще совсем недавно считал обыденным и не стоящим внимания.
Отдельный «плюсик» квартира заслужила за расположение. Что-то похожее на Васильевском острове наверняка стоило бы в месяц рублей на десять меньше, а может, и не все пятнадцать — зато здесь было рукой подать и до Кудеяровского «Медвежьего угла», и до Апраксина двора, куда мне порой приходилось наведываться, и до родимой шестой гимназии.
И до Петропавловского, который как раз шагал следом за Фурсовым, на ходу стряхивая с ног ботинки. Помощь от обоих товарищей была скорее символическая: никаких особых богатств от Володи Волкова я не унаследовал, так что часть вещей перевез еще вчера, а оставшиеся без труда поместились в один-единственный чемодан. Но товарищи вызвались подсобить в нелегком деле переселения, и задорно
Которую им обоим, похоже, очень хотелось посмотреть.
— Ну, брат, вот она — жизнь. — Петропавловский громыхнул чемоданом об пол и огляделся. — Дворец, самый настоящий. Как и положено солидному господину… Ты же нас теперь из богатых.
— Не я, а мы, — усмехнулся я. — Какие-никакие капиталы имеются.
— Ну, я тех капиталов даже в глаза не видел. По пятьдесят рублей на нос — и гуляй, — скорбно протянул Петропавловский. — Уж какие тут барские апартаменты.
— Так, подожди, братец! — Я развернулся на каблуках. — Был же разговор… Или ты в обиде, что я и вашими средствами распорядился?
— Да нет, какие обиды. — Петропавловский махнул рукой. — Мы с почтенным Дмитрием Александровичем только рады — все равно он в этих ваших вложениях и финансах разбирается примерно как свинья в апельсинах. И большие деньги малого ума человеку иметь вредно: как начнут карман жечь — враз на девок румяных потратит, а то и в карты продуется, голова садовая.
— Поговори мне тут! — Фурсов показал здоровенный кулак — и обратился уже ко мне: — Ты не подумай, Вовка, что мы не рады, что ты за все это взялся… Тут другое дело!
— Это какое же?
— Да парни из наших складских тоже просятся — в артель вроде как, под твое начало. Говорят — хотим с Владимиром Петровичем, — отозвался Фурсов. — Чтобы вместе товарищество какое организовать, или еще чего.
— Видать, поняли, что с таким генералом нигде не пропадешь. — Петропавловский с размаху плюхнулся на диван. — Доверие у людей к тебе, брат, имеется.
— Вот прямо у всех, что ли? — проворчал я. — Тоже мне, нашли атамана без усов.
— Ну, у всех, не у всех. — Фурсов стащил с плеч куртку и пристроил на крючок на стене. — Из тех, кто с нами на Апрашку ходил каторжан бить, тоже люди разные. Кто-то свои рублики тут же в кабак и понес, кто-то в семью — это мужики, что постарше, у кого уже дети есть… А те, что потолковее — они с нами просятся капиталы в дело пускать.
Не такая уж и дурная затея. Не то, чтобы разграбленный воровской общак сделал всех участников побоища на рынке богачами, но в руки простым работягам попали деньги, которые не заработаешь честным трудом… или заработаешь за год, если не полтора. Неудивительно, что кто-то вошел во вкус и решил приумножить доходы.
Сам я не собирался глубоко закапываться в финансовые дела, но если уж появилась возможность…
— Ну, в дело пускать — это дело хорошее, — неуклюже скаламбурил я. — А мысли то какие имеются у народа? В смысле — конкретные?
— А как же, ваше высокоблагородие! — Петропавловский улегся на диван и закинул левую ногу на спинку. — Так уж вышло, что за последние пару недель места на Апраксином дворе не в большой цене. Даже те, что в господских павильонах, а на улице так и вовсе. Кто-то из купчишек удрать думает, кто-то весь товар продает по дешевке, а кто-то и вовсе лавочку прикрыл, покуда не стихнет.
— Что стихнет? — уточнил я. — Вроде как каторжан прогнали — на рынке должна быть тишь да гладь. Разве карманники какие заглянут или цыгане меж собой подерутся, а чтобы хулиганье или эти…