Апрельская сирень
Шрифт:
– Совершенно правильно сделали, что пришли, Оленька, – Самойлов улыбался все время, что говорила девушка, и ее начинала бесить мерзкая, как ей казалось, улыбка. – Я уже говорил вам, что считаю вас способной девушкой, а потому хочу помочь вам. Я хочу пойти вам навстречу. Если вы пойдете навстречу мне. – С этими словами он подошел к Оле, и, к великому ее ужасу погладил по щеке.
– Что вы делаете?! – Оля в возмущении отскочила, но мужчина перехватил ее рукой за талию.
– Тс-с, Оленька, не делайте глупостей.
– Пустите меня, Аркадий Константинович. Как вы смеете! Я студентка, а не какая-то…
– Простите, что помешал, – ехидно произнес он. – Вот, я принес, как вы просили, – и он протянул диск и какую-то книгу.
– Да, Царев, спасибо, – невозмутимо ответил Самойлов. – Я обязательно верну, как просмотрю.
– Это подождет, не торопитесь, – и, с той же ухмылкой, молодой человек развернулся к двери, но выйти не успел – Оля, сообразив, что если он выйдет первым, она снова останется наедине с извращенцем-преподавателем, схватила сумку, и, оттолкнув парня, выскочила из кабинета.
Она яростно неслась по коридору, пылая от гнева и ненависти. Она ненавидела маркетинг с его дебильными преподавателями, ненавидела Самойлова – этого похотливого ублюдка, и ненавидела Царева – за то, что он все видел, и, конечно же, понял все неправильно.
Она не знала, должна ли она избегать его теперь – ей очень не хотелось видеть его, так как при одном воспоминании о том, что он видел, Оля сгорала от стыда, или же стоит поговорить с ним и все объяснить?
«Так-то конечно, стоит, – размышляла она, – ведь иначе этот недоумок разболтает всему универу, что я обжималась с преподавателем! Господи, какой позор…»
Они столкнулись на следующей перемене, когда Оля бегом спускалась по лестнице. Она решила не томиться до конца занятий, и уйти раньше.
– Что, Матвеева, – тихо сказал Царев, очень близко подойдя к девушке, – спешишь на свидание?
– Заткнись, – прошипела Оля. – Ты ничего не знаешь, так что молчи и не говори о том, в чем носом даже не клевал!
– Хм, как интересно. И в чем же правда, Матвеева? Или мои глаза врут мне?
– Ты видел только то, что хотел видеть.
– Ладно, Матвеева, не очкуй. Видел я, что ты отбивалась. А еще пищала как мышь, зажатая в мышеловке. Любовницы так не пищат.
– А я и не любовница! И не вздумай никому сказать о том, что видел!
– Да? А я считал, что было бы правильнее разоблачить его. Разве стоит держать в учебном заведении преподавателя, который пристает к студенткам? Или тебе все же понравилось?
– Заткнись, Царев. Не смей так говорить! Что ты за человек такой?
– Какой? А, Матвеева?
– Вот я и пытаюсь понять…То есть… Короче, никому ни слова…пожалуйста, если в тебе есть хоть капля человечности.
Царев хмыкнул:
– Во мне есть больше, чем капля, Матвеева. Не надо делать из меня последнего негодяя. Я сохраню твой секрет, если и ты будешь молчать о том, что видела в субботу.
– Я и не собиралась никому говорить. Это твой отчим?
– Что? Как ты узнала? Ты что, вынюхиваешь про меня, работая в
– Нет, нет, я не вынюхиваю, я…, – Оля не в шутку испугалась – такими страшными были глаза Царева, горевшие яростью. – Просто я случайно услышала, как твоего отца назвали по фамилии, понимаешь?
– Да, он мой отчим, – неожиданно откровенно сказал Царев. – Они с мамой встретились, когда мне было десять. Он заменил мне отца, а маму любил и оберегал. Мы ни в чем не нуждались. Вот только он никогда не был верен ей, только гулял он очень осторожно – мама никогда и не догадывалась, что у него кто-то есть. А я молчал, так как он обещал мне, что если не буду говорить маме, он возьмет меня в бизнес, даст мне все, чего я только пожелаю, даст мне будущее! Вот я и терпел, и даже виделся с этой потаскухой. Не так давно мама обо всем узнала. Она так переживала, что слегла. Отец клялся ей, что никогда больше не предаст ее, а сам предавал, и предавал, и предавал. И мне он обещал…короче, ты сама все видела. Но ты, Матвеева, забудь об этом. Поняла?
– Да не скажу я никому, не скажу, – буркнула Оля, начиная раздражаться от надоевшей ей агрессии Царева. – Да и возможности у меня такой не будет. После нового года я заберу документы. Все, мне пора идти. Чао.
Только сказав это, Оля окончательно приняла решение – после нового года она не будет изучать маркетинг.
ГЛАВА 24.
В здании городского театра, обычно бывало тихо – спектакли здесь ставились нечасто в виду того, что посещали их крайне мало. Жителей города не особо интересовало искусство, а уж театральное и подавно. Вот кинотеатры другое дело, там и в обычные-то выходные билеты разлетаются с сумасшедшей скоростью, а уж попасть на фильм в день премьеры это и вовсе сродни выигрышу в лотерею.
Но сегодня в театре кипела работа – здесь собрались и участники музыкального конкурса, и организаторы, и приглашенные преподаватели различных курсов и кружков, и даже руководство города. Молодые конкурсанты слушали длинные речи о том, какая это честь – представлять свой город на республиканском конкурсе, и какое огромнейшее счастье обрушится на головы трем победителям первого турнира, которые поедут в столицу уже для того, чтобы побороться за звание «Золотой голос Родины».
– Вы все, без исключения, очень талантливые ребята, – вещал со сцены глава города, – и в своих учебных заведениях, несомненно, останетесь победителями независимо от исхода конкурса.
«Сомневаюсь, что нас вообще впустят, если мы завалим начальный этап», – со смешком шепнул Сирене Леша. Девушка едва сдержала смех. Она не посещала учебу уже почти две недели, а потому успела подзабыть студенческие порядки, да и атмосферу универа, а потому не знала, встретят ли их тапками или они с Лешей станут местными кумирами. А может быть, никому и дела нет до этого их конкурса. В последнем случае, Сирена не очень огорчилась бы, тогда, по крайней мере, никто не станет высмеивать их, если они вернутся с позорным провалом. Сирена была уверена, что для Леши этот конкурс имеет большое значение, а потому, в случае проигрыша, он, скорее всего, очень расстроится, а что касается нее, то она просто вернется к учебе.