Априори Life 2
Шрифт:
– Так уж во мне ничего и не было? – спросил он, когда обнаружил мое отсутствие и нашел меня голосующей на тротуаре дороги. – Почему тогда ты столько времени была рядом?
Основная прелесть перенаселенного мегаполиса – в скорости восприятия. Некогда серебристый, а теперь весьма потрепанный «Форд Фокус» тут же переместился ко мне со среднего ряда, стоило только поднять руку.
– Самым интересным в тебе была моя любовь, – проговорила я, рывком открывая помятую дверцу. – А теперь и вовсе ничего не осталось.
Он потупил на меня взгляд и заговорил лишь, когда я водрузилась на засаленное тряпочное сидение: – Артемка про тебя все время спрашивает…
– Я тоже по нему сильно скучаю, – ответила я, сжимая рукоятку, но, все еще не закрывая дверь.
– Лер…
– Нет,
Дверь ни без усилия и с жутким грохотом захлопнулась. В том числе и между нами. Дверям свойственно закрываться. Им даже свойственно срываться с петель при неосторожном использовании. Но как гласит восточная мудрость: если одна дверь захлопнулась, то в этот момент определенно где-то открылась другая.
Первый этап соревнований был назначен на апрель. Заявки, страховка, регистрация, – как всегда все в режиме аврал и натянутых нервов. Помимо непосредственно подготовки к выступлению требовалось урегулировать массу бумажных вопросов, некорректностей в выставленном регламенте и спорных моментов по классу квалификация. Неофициальность любого вида спорта всегда подразумевает под собой тонкости организации и шероховатости судейства. На сегодняшний день ФИМ так и не удосужилось открыть данному виду мотоциклетной езды зеленый свет, оставляя его не более чем прикладной дисциплиной, в то время как по зрелищности он уступит разве что каскадерским постановочным трюкам.
Специфика подготовки у Макса всегда была импровизационная. Изматывающие тренировки по пять часов в день, абсолютно не зависящие от времени суток, постоянные синяки и ссадины и дороги общественного пользования, как площадки для отработки и получения пристальной дозы внимания. Езда на переднем колесе, стойки, вращение, контролируемый занос, – весь этот стандартный набор, несомненно, вызывает массу эмоций и восхищения, тем более в свойственной ему легкости и почти танцующей манере исполнения. Однако на этот раз он припас для зрителей нечто поистине фееричное, придав выступлению еще большей акробатичности, и расширив тем самым границы себя, а вместе с тем и любимого спорта. Подлинное соревнование – это, прежде всего, соревнование с самим собой, а самый опасный соперник – та личность, которой ты был еще сегодня с утра. В этом и кроется единственный закон развития, и не надо здесь проникновенный речей о таланте и возможностях. Так было и так будет всегда. Именно поэтому победителей не судят.
Победу данного характера Макс одержал еще задолго до чемпионата.
В то воскресенье я не полетела в Берлин. Я отменила все свои договоренности и солгала компаньонам, ожидавшим моего прибытия, что серьезно заболела. В некотором смысле это была не искаженная правда. Чем еще, если не болезнью, можно объяснить тот факт, что я вдруг ослепла, оглохла и разучилась рационально мыслить? А еще потеряла ощущение времени и была безмерно счастлива. Так ведут себя только больные люди, не иначе.
Я пробиралась сквозь толпу восторженных фанатов к самой трибуне. Его фамилия прозвучала под номером одиннадцать, и неизменного его боевого товарища кислотно зеленого цвета я вряд ли бы спутала с кем-то еще. Оба взвинченные и перегретые они стояли по центру площадки, прекрасно понимая, что сулит им выступление и реакция непритязательной публики, еще до того, как будет озвучено суммарное количество очков. Адреналин, как известно, обостряет все виды чувств, – восприятие спинным мозгом, видимо, входит в их число. Как только я достигаю первого ряда глазеющих, он резко оборачивается и смотрит на меня в упор. Я замираю как вкопанная, чувствуя, что сердце забухало теперь где-то у горла, и будто под гипнозом не могу отвести с него глаз. Он смотрит. Он выжидает. Нет сомнения, что он узнал меня с первой же секунды, как увидел, однако я не решаюсь ступить. А он продолжает смотреть. И выжидать. Затем дважды вскидывает вытянутыми руками в стороны (сколько раз я видела этот жест на площадке во время наших с ним тренировок) и призывно кивает головой. Не знаю насколько это позволительно правилами, хотя дисквалификация мне явно не грозит, поэтому, немедля ни секундой больше, я перескакиваю через ограждение трибуны и бегу в его сторону. Еще каких-то пара метров, пара недосказанных фраз и несколько месяцев разлуки и, я запрыгиваю на него, сильно обхватив ногами жесткий каркас черепахи. Он крепко прижимает меня неопреновыми перчатками и улыбается пока что одними глазами. Я снимаю с него как всегда не застегнутый шлем. Мокрые всклокоченные волосы, струи пота по вискам, синяки под глазами от кислородной недостаточности и безграничное блаженство усталости на лице, – что еще может настолько преобразить мужчину, как не последствия полученной одержимости. Я жадно целую его: – Чемпион! Мой чемпион! Я всегда это знала. Теперь об этом знают другие.
Мы вернулись к Максу далеко после полуночи и нетерпеливо занялись любовью прямо на полу возле дивана. Он даже не успел снять с меня большую часть одежды, как часто любил это делать. А потом на балконе мы пили шампанское за его триумф прямо из бутылки и смотрели на звезды. А потом, в одних наушниках, согревали друг друга на диване ладонями и губами и слушали музыку, которую выбирал непременно он. А в кровати лежали, обнявшись, и никак не могли наговориться.
– Куда ты исчезла, Ника? – срезонировал он грудным тоном.
– Ездила в Москву грустить, – отшучивалась я, не прекращая примерять свои пальцы к его сильной ладони. – Думала, буду бродить, жалеть себя. Может, напьюсь…
– Не вышло? – ухмыльнулся он.
– Вышло, – почему же! Только заскучала быстро. Одиноко стало невыносимо.
– Одиноко? – ядовито изумился он. – Что я слышу? Возле тебя всегда вьются стаи воздыхателей.
– А вот здесь ты зря ерничаешь, – я придала голосу мягкие нотки серьезности. – Одинокими очень часто становятся те женщины, которые соглашаются на первого же кандидата, чем те, кто тщательно подбирает партнера. Для романа ли, брака, приключения или просто для шекспировских страстей. Законы механики, знаешь ли, работают не только в ремонтном отсеке гаража. Несовместимые детали нельзя соединить в долговременную, работоспособную и надежную систему. И если не выбирать того, кто тебе подходит, можно отхватить сбой системного функционирования или по-простому, затосковать.
– И ты, выходит, затосковала? – уточнил он, передавая голосом свою улыбку.
– Выходит, что так, – я улыбнулась в ответ.
– По чему только – вопрос…
– Да, по всему вместе, – я осознанно нагнетала сарказма. – По твоей зацикленности на собственной персоне, по зависимости от успеха, по эмоциональному вакууму, который ты пытаешься компенсировать сентиментальностью и необходимостью самоконтроля. По твоей этой болезненной реакция на критику, стремлению быть самым лучшим, по жажде новых ощущений, гипертрофированной интеллектуальности и, конечно, трудоголизму. Тебе куда важнее то, как тебя воспринимают и оценивают, а не то, что происходит внутри тебя. Ты страдаешь от соперничества и зависти, – элементарное раздвоение. Ты либо гениальный, либо никчемный, а на самом деле ты хоть и уникальный, но очень бинарный, черно-белый. Тебе невероятно трудно согласиться быть середнячком, посредственностью. Ты жаждешь величия, могущества и возможности ни в чем себя не ограничивать.
– Приятно, – отозвался он, как только я закончила. – Ты знаешь многие мои слабости…
– Конечно, знаю, – я приложила его извечно забитую, особенно после усиленных тренировок, кисть руки выступающими венами к своим губам. – Именно поэтому я здесь.
– Ты только поаккуратнее, ладно? – заговорил он, нежно взяв меня за подбородок и повернув к себе. – Обожание может смениться любовью, а я ненавижу влюбляться. Сразу становлюсь полным идиотом. С одной стороны – летаю как на крыльях, с другой – делаюсь таким уязвимым. Я гораздо больше себе нравлюсь, когда не влюблен, – циничный, острый на слово, собранный, критично мыслящий…