Арабская авантюра
Шрифт:
— Уалла! Могу.
Грим, похоже, не особенно ему верил. Его взгляд оставался пристальным, но в глазах плясали веселые искорки. Раненый задрожал от негодования.
— Ты смеешься, Джимгрим, но послушай, что я тебе сейчас расскажу!
Однако Грим по-прежнему улыбался.
— Сиди-бин-Таждим, ты один из фанатиков, что думают, будто весь мир против них в сговоре. С чего ты решил, будто евреи считают тебя такой важной фигурой, что подсылают к тебе убийц?
— Уалла! Я один из немногих, кто управляет происходящим.
—
— На все воля Аллаха. Я еще жив.
— У тебя есть друзья в Иерусалиме?
— Конечно.
— Странно, что они тебя не навестили.
— Уалла! Ничего странного.
— Понятно. Они считают тебя человеком без полномочий, который может что-то затеять и оставить это на других?
— Кто говорит, что у меня нет полномочий?
— Ну, если ты можешь доказать, тогда…
— Что тогда? — переспросил раненый, пытаясь сесть.
— Скажем, Фейсал — мой друг, и люди, которые пришли со мной — тоже его друзья. У тебя, конечно, нет письма, потому что это было бы слишком опасно…
— Джимгрим, клянусь Аллахом, у меня было письмо! Тот, кто ранил меня, забрал его. Я…
— Это было письмо от Фейсала?
— Малэйш… неважно. Оно было зашифровано и запечатано. Если ты сможешь добыть для меня это письмо, Джимгрим… но какая теперь польза от этого? Ты ведь на службе у англичан!
— Скажи, кто тебя ранил, и я достану для тебя письмо.
— Думаешь, я так прост? Ты можешь слишком много узнать. Лучше скажи врачу, чтобы поскорее вылечил меня, тогда я сам займусь своими делами.
— Мне бы хотелось спасти тебя от тюрьмы, если это возможно, — ответил Грим. — Мы с тобой старые друзья, Сиди-бин-Таждим. Но, конечно, если ты прибыл сюда, чтобы поднять мятеж… Если есть документ, который это доказывает, и он попадет в руки полиции… тогда я мало что смогу для тебя сделать. Так что лучше скажи, кто тебя ранил, и я стану его искать.
— А если ты получишь письмо?
— Разумеется, я прочту его.
— А кому ты его покажешь?
— Возможно, моим друзьям.
— Они не уронят твою честь? Они тебя не предадут?
— Я об этом позабочусь.
В глазах Грима появился блеск, знакомый любому, кто знал этого человека. Грим напал на след. При этом он выглядел так, словно начинал терять интерес к разговору… Короче, он с упоением вел охоту.
— Есть еще кое-кто, с кем я мог бы посоветоваться, — небрежно произнес он. — По дороге сюда я видел одного из штабных капитанов Фейсала. Он ехал в кэбе к Яффским воротам.
Едва Грим умолк, раненый задрожал — то ли от гнева, то ли от ужаса. Он почти обезумел. Его и без того бескровное лицо стало пепельно-серым, затем посинело, все тело сотрясал кашель. Все, что ему удалось — это издать несколько невнятных звуков. Тогда он попытался объясниться знаками. Грим его явно понял.
— Очень хорошо, — сказал он. — Скажи, кто тебя ранил, и я не стану называть твое имя штабс-капитану Абд-эль-Кадиру.
— А эти люди? Они ничего не скажут?
— Ни слова. Кто тебя ранил?
— Юсуф Дакмар! Да лишит его Аллах своей любви и милости!
— Вот черт! — взорвался Джереми, забыв, что нельзя говорить по-английски. — Да, это редкостная свинья! Юсуф Дакмар, сын повара, который умудрялся по четыре раза продавать армии овец: пригонял их в лагерь, получал расписку, угонял среди ночи и их же приводил опять! А мы были слишком заняты — учили наших турецких братьев правилам хорошего тона. Тот самый тип, которого я как-то турнул из лагеря… Надеюсь, он это помнит. Готов спорить: у него и до сих пор ноет хребтина. Грим, старина, отведи меня к нему, вот уж ему устрою!
Но Грим что-то мурлыкал под нос и барабанил по покрывалу пальцами, точно играл на пианино.
— Этот человек не араб? — спросил раненый, вновь охваченный тревогой.
— Скажешь тоже! — расхохотался Джереми. — Я арабов знаю как облупленных. Я с детства был последним негодяем, таких еще поискать надо! Я водопроводчик, который вынул пробку из арабской ванны… Понимаешь по-английски? Славно. А знаешь, что такое английская соль? Видел, как действует? Может, на себе испытал? Я один из тех соленых ребят, что прошли через Вирсавию, когда у турок воды было хоть залейся, а мы помирали от жажды. Нет, вода была, но такая грязная и вонючая… в такой даже свиней не моют. Слыхал об анзаках? Ну, так я из них. Теперь ты узнаешь, что предстоит скорпиону, который тебя ужалил. Лежи себе и думай об этом, приятель. Завтра утром я покажу тебе его рубашку.
— Пожалуй, нам пора, — заметил Грим. — Суть вопроса я ухватил. Остальное соберем в другом месте.
— Из этого парня еще много чего можно вытянуть, — возразил Джереми. — Затычка вытащена. Теперь он будет изливаться, а ты слушай.
Грим кивнул.
— Конечно. Но мне от него не слишком много нужно. Не хочу, чтобы его пришлось арестовывать. Понял?
— Тогда пошли, — ответил Джереми. — Я пообещал ему рубашку.
За ширмой Нарайян Сингх стоял как статуя: глухой, немой и неподвижный. Даже его глаза, лишенные выражения, сосредоточенно смотрели на противоположную стену.
— Много ли ты услышал? — спросил его Грим.
— Я, сахиб? Я больной человек. Я спал.
— Видел сны?
— Как тебе будет угодно, сахиб.
— В госпитале душно, не так ли? Думаю, ты быстрее восстановишь здоровье на свежем воздухе. Само собой, отсюда тебя никто не гонит… Но как насчет того, чтобы слегка поразмяться? Не особо надрываясь?
У сикха заблестели глаза.
— Сахиб, ты знаешь, как мне нужны упражнения!
— Я поговорю с врачом. Если он подпишет новую справку, доложишь мне нынче вечером.