Арагон
Шрифт:
— Он бывший заместитель Бризара, его выкинули из правительства.
— И он к нам прибился, — хмыкнул Олден. — С чего они решили, что они лидеры? Да их никто такими не считает. Наши ребята тут недавно штангисту чуть бока намяли, — он засмеялся, и Дэн тоже, представив эту картину.
— Площадь другая стала, — помрачнев, продолжил Лерри, — совсем не то, что было. Если честно, я бы уже и не приходил сюда, а лучше в Университете восстановился, меня же не за знания, а за прогулы отчислили. Повинился бы перед деканом, может и получилось бы. Как-то сначала было весело тут, легко, как тусовка такая,
— Так уходи, — сказал Дэн, — тебя же никто не держит?
— Да нет, никто, — покачал головой Лерри, — но вроде перед ребятами неудобно. Вот если бы разогнали всех по-тихому… Ты не слышал, император ничего такого не говорил?
— Наоборот, он с ними договариваться хочет, с этими Четырьмя Смелыми.
— Эх, жаль, что твой отец так быстро улетел, — вздохнул Лерри. — Я уж было думал, сейчас отправят всех по домам, и можно будет прежней жизнью жить, нормальной. А то я с родителями переругался, с университетскими друзьями тоже, когда о Площади спорили. Теперь и жаль, назад бы все вернуть… Ладно, поехали, что причитать-то.
Он завел грузовик, тот приподнялся над дорогой и полетел к центральному входу. Охрана, узнав Олдена, тут же их пропустила, на Дэна никто даже не взглянул. Дэн помог Лерри выгрузить тяжелые ящики и дальше пошел прогуляться по площади.
Он смотрел по сторонам и не узнавал. Куда исчезли романтичные юноши с мечтательными глазами, красиво декламирующие стихи? А девушки с гирляндами магнолий? Ни зажигательных «Странников полуночи», ни отчаянных «Космических ящеров». А девочки-пианистки? Вон пианино, точнее то, что от него осталось, остальное, видимо, пошло на дрова для костров. И сейчас дым от них тянется и щекочет Дэну ноздри. Запах от него какой-то вязкий, тягучий.
Где все те открытые, счастливые, улыбчивые лица, которые так подкупали его на Площади? А вот и сцена, точнее, серая, изрешеченная груда хлама, что от нее оставили маршал Эгри и Джард Берн. Кстати, почему Фернан на Совете, обвиняя отца, ни словом не заикнулся о его письмах Громову? Приберег на потом? Странно. О, богиня Правды. Высоченная статуя, когда то белая, а сейчас серая от пепла, одиноко возвышалась посреди площади.
Вокруг сновали люди, и да, отец прав, Площадь сейчас больше напоминала военный лагерь. Хотя вон те же волонтеры жмутся возле своих палаток. Оллин, как будто ее светлые волосы мелькнули. Хорошая девчонка, что она здесь забыла? Шла бы домой, да и ему не мешало бы уйти домой. Как-то все вокруг странно начало замедляться, предметы казались расплывчатыми. И изнутри поднималось что-то темное, неясное, как будто скрученное в тугой узел.
Дэн задышал чаще, втягивая воздух, словно его не хватало, в голове клубился туман. А узел начинал увеличиваться. Откуда-то из глубин нарастало глухое раздражение, непонятная злость. Он крутил головой по сторонам, и вдруг узел рвануло, и волна ненависти захлестнула его. Он ненавидел все вместе — Площадь, всех людей на Площади, Ваниссу, императора, отца — больше всех отца — почему-то даже вспомнился профессор Дорриман. И Салливан. О, как он ненавидел сейчас Салливана!
Кто-то потянул его за рукав, слышался голос, как будто знакомый, но разве никто не видит, что уши у него залиты смолой, которая рекой течет из бочек с кострами? Он не услышит сейчас ничего. Перед ним возникло лицо, странно знакомое, и Дэн почувствовал каждым нервом, как он ненавидит это лицо. Лицо его злейшего врага. Дэн размахнулся и со всей силы впечатал кулак в ненавистное лицо, и в ту же секунду мрак поглотил его.
* * *
— Он очнулся? — где-то вдалеке тревожно спрашивал голос отца.
— Похоже, приходит в себя, дядя Эдмунд, — а это голос Сандро, такой же тревожный. Веки как склеенные, никак не раскрываются. Дэн попытался поднять руки, чтобы разобрать их пальцами.
— Лежи смирно, Дэни, не буйствуй, а то опять тебя отключить придется.
— Да, сынок, лежи, — это уже отец, — тебе профильтровали кровь, сейчас будет лучше.
— Что, — попытался спросить Дэн, но сухие губы совершенно не хотели двигаться, — что со мной?
— Ты надышался какой-то дряни, — ответил голос Сандро, — скоро узнаем, какой.
Дэн с трудом, но открыл глаза. Он узнал комнату, это комната Сандро, значит они во дворце. А вот и Сандро сидит рядом, почему у него губа разбита? И что отец здесь делает, его же арестовали?
— Давай сынок, выпей воды, — отец поднял его голову и заставил сделать глоток. Дэн рухнул назад на подушки, тело было совершенно деревянным и никак не слушалось.
— Ты подрался? — спросил он Сандро, показывая глазами на разбитую губу. Тот переглянулся с отцом.
— Подрался, — кивнул Сандро, — с тобой. Ты набросился на меня, как бешеный, пришлось тебя вырубить.
— Как, — Дэн остановил дыхание и сглотнул, — как ты меня нашел?
— Я понял, куда ты пойдешь. Сообразить, как там встретят сына Эгри, много ума не надо. Я не думал, что ты догадаешься надеть повязку, был уверен, что открыто попрешь. Прыгнул во флаер и так на нем и въехал на площадь.
— Тебя пропустили? — Дэн удивленно покосился на друга.
— Наверное, у меня был не очень сговорчивый вид, — кивнул тот и попробовал пальцем губу. — Вот гад ты, Дэн. И что это было? Я когда тебя увидел, ты как зомби шел, еле ноги переставлял и бормотал что-то. Я тебя за руку схватил, а ты как меня увидел, совсем диким сделался.
— Я не помню, — откинул голову Дэн, — точнее помню. Ненависть помню. Я всех ненавидел.
— Нейроламин, — сказал отец и наклонился над Дэном, — как ты мог надышаться им? У тебя концентрация зашкаливала.
— Не знаю, обессиленно мотнул головой Дэн, и тут его осенило:
— Подождите, кажется я понял. Костры!
Отец с Сандро снова переглянулись, на этот раз обеспокоенно.
— Дым от костров, — объяснил Дэн, — он еще показался мне слишком вязким, с горьковатым привкусом.
— Точно нейроламин, — отец потер ладонями глаза, — так вот как они психотропы распыляли.
— Но я ничего не чувствовал, — возразил Сандро.
— А ты там не гулял, Сандро, ты во флаере ехал, — сказал Дэн, закрывая глаза, так лучше лежать. Он немного помолчал. — Пап, а ты как здесь? Тебя же арестовали?
— Я приказал отпустить твоего отца, Дэни и извинился перед ним, — послышался голос императора. Как он так неслышно вошел? — Мы все извинились перед ним.
Дэн открыл глаза и попытался подняться: