Арагонские хроники
Шрифт:
– Это честный обмен, Клоди! – крикнула напоследок Сиилин.
Кухню огласил громовой раскат кайтовского хохота. Неудачливые пиксиловы со вздохами потирали ушибленные места, ничуть не одобряя веселья мажордома.
– Может, она забудет про козлика, – с надеждой прошептал Айден.
**
– Я не знаю оружия, погубившего больше мужчин, чем женская улыбка.
И вот баронесса, не торопясь, ступала по растрескавшимся гранитным плитам и, покусывая палец, расширяла в уме список неотложных дел в замке, напоминающий ей огромный снежный ком, катящийся с горы.
Вдруг ход ее размышлений прервался: на ступенях перед парадным входом она заметила кровь. Клодия обернулась – красная неровная дорожка тянулась через весь двор от самых ворот. Несчастье! Но с кем? Девушка бросилась внутрь. У раненого достало сил подняться на второй этаж, там след уводил в первую же никем не занятую комнату. Дверь оказалась приоткрыта. Клодия сначала аккуратно заглянула в щель, памятуя о вчерашней гостье (мало ли кому еще пришло в голову навестить заброшенный замок!), а в следующий миг порывисто втянула воздух, прошептав: «Что же ты наделал?!»
На старом скособоченном диване лежал Гилберт. На нем был незнакомый потрепанный доспех, разрубленный на груди, а в кулаке он продолжал сжимать оружие. Едва минутное оцепенение прошло, баронесса решительно направилась к юноше. Долг пересилил страх, дрожь из пальцев ушла. Сноровисто подготовив все необходимое – за водой и лекарской сумкой пришлось бежать к себе, – Клодия высвободила занемевшую руку Гилберта из креплений тяжеленного щита (ох уж эти родовые реликвии, будь они неладны!), забрала меч и принялась за куртку, которую, не жалея, буквально срезала, стараясь не потревожить рану.
Через час Клодия уже мыла инструменты, периодически бросая тревожные взгляды на пациента, который все еще не пришел в себя. Девушка опять и опять благодарила старую Грейс, научившую ее, в первую очередь, не терять самообладания ни при каких обстоятельствах, – пока разум метался в панике, руки делали свое дело. Жаль, рану нанесли давно и юноша потерял много крови – пришлось даже прибегнуть к магии, выпив почти весь ресурс собственных сил. Наконец баронесса присела рядом с Гилбертом. Краски возвращались на его лицо, дыхание стало глубоким и размеренным; казалось, оруженосец просто устал и прилег вздремнуть. Правда, рядом валялась изуродованная стеганка, щит и окровавленный меч.
– С кем тебе пришлось сразиться? – тихонько пробормотала Клодия, убирая волосы с лица юноши. – Не похоже, чтобы на замок напали, но и на забияку ты тоже не тянешь…
Гилберт неожиданно открыл глаза, несколько раз моргнул, заметил Клодию и схватился за грудь, где теперь красовался ровный шрам.
– Леди… – он замялся, не зная, с чего начать.
– Гилберт, что случилось? – спросила баронесса, мягко толкнув попытавшегося подняться оруженосца обратно на подушки.
– Я… позвольте мне соблюсти обычай! – настойчиво потребовал он и медленно, видно, справляясь с головокружением, сел рядом с удивленной девушкой, а потом опустился перед ней на одно колено: – Леди Клодия, мой род достаточно славен, и его история началась вместе с приходом людей в Леодар, когда в летописях упомянут первый Эйнхандер. Хоть нынче мое имение заложено, я надеюсь в обозримом будущем выкупить его. Осознаю непоследовательность собственных действий – мне нужно было бы сначала решить проблемы с деньгами, а потом уже – с чувствами, но над любовью никто не властен, – Гилберт достал из кармана шелковый платок и развернул его, явив ошарашенной Клодии кольцо с изумрудом, вправленным в изящный венчик золотых лепестков: – Я прошу вас стать моей женой.
Украшение заняло свое место на пальчике изумленной баронессы, она переводила взгляд с чудесной зеленой искры на руке на вдохновленное лицо юноши и не находила слов. Пожалуй, впервые девушка, привыкшая к ветреной скоротечности гаремных симпатий, столкнулась с настоящим чувством. Она запоем слушала и читала легенды об истинной любви, видала не раз страдания гаремных девиц – хотя до конца не доверяла их метаниям, зачастую, по ее мнению, показушным, – но не думала, будто таинственная эмоция возникает так… быстро? Внезапно? При подобных обстоятельствах? Понимая, что нельзя молчать, нельзя оставлять мальчика в неведении относительно собственных, пока довольно легкомысленных, эмоций и нужно открыть ему, кого он на самом деле хочет взять замуж, Клодия смогла лишь пролепетать:
– Но, Гилберт…
– Баронесса, простите мне мою дерзость и столь недостойный обручальный дар, но я постарался искупить сие свершением подвига, – юноша гордо вздернул подбородок и повел раскрытой ладонью в сторону доспеха и оружия: – В вашу честь сражены две нечестивых зеленокожих твари. Впрочем, меня не оставляет надежда почтить ваше имя еще не одним славным деянием!
– Но зачем? Мне не нужна ничья смерть, – девушка растерянно подняла брови, потом нахмурилась, метнула испуганный взор на обагренный кровью меч и уточнила: – Это ритуал? Так принято? Отнимать чужую жизнь, дабы создать семью и подтвердить любовь?
– Леди, это древняя традиция, которой следует придерживаться всякому уважающему себя и свою даму рыцарю. Уж вам ли не знать, Клодия? – юноша отвечал, словно читая по написанному, а в конце неуверенно улыбнулся, не понимая, почему баронесса задает такие странные вопросы.
– Ох, Гилберт! – до девушки, в конце концов, дошло: оруженосец вряд ли посвящен в «тайну» происхождения каждого новоиспеченного барона фон Штейн, а ее секрет пока не разгадал вообще никто.
– Это мне следует извиниться! – Клодия сняла с пальца перстень и вложила его в ладонь юноши (он так и застыл с протянутой рукой и недоумением в глазах). – Нам следует объясниться, – похлопав по дивану рядом с собой, она дождалась, когда он сядет подле, и продолжала: – Гилберт, не заблуждайся, пожалуйста, на мой счет, не льсти мне. Я по чистой случайности получила титул, на самом деле мои происхождение и образование лишены благородных черт вовсе: родители – крестьяне, мои воспитатели – гарем, хозяин-барон и старая лекарка. Перед тобой бывшая одалиска, которой повезло. Полагаю, твои папа и мама не обрадуются такой невестке, – Клодия усмехнулась и приложила палец к губам собеседника, заметив поднимающийся в нем протест: – Сейчас ты скажешь – тебе все равно. Положим. Меня-то совершенно не волнует ничья родословная. Но, увы, это не все и не главное. Важнее, что ты воспламенен чувством после того, как я бесцеремонно вломилась к тебе этой ночью под действием колдовских чар. Вчера я имела неосторожность примерить один магический артефакт, влияние которого и привело меня в твою постель. Ты мне симпатичен, очень, но я пока не готова сказать «люблю» или сковывать себя брачными узами.
Клодия сложила руки на коленях, внимательно воззрившись на Гилберта. Того подобная откровенность поразила как молния: он оторопело смотрел на кольцо, будто не понимая, как эта вещица попала на его ладонь. По крайней мере, баронесса истолковала его молчание именно так. Она закусила нижнюю губу, потупилась, готовясь к неприятной отповеди уязвленной гордости, но юноша, справившись с первым шоком, улыбнулся:
– Тем не менее кольцо ваше, леди, и позвольте мне избрать вас дамой сердца. Возможно, позднее вы примете мое предложение (нет, я не забираю слов обратно), сочтя меня достойным, – он вскочил на ноги и поклонился.
– Милый, – Клодия ощутила комок в горле и прижала похолодевшие враз ладони к пылающим щекам, – повремени. Помнить я буду и без подарка. Тебе сейчас важнее вернуть доспех. Правильно? Ты заложил свою великолепную броню для… – она замолчала, выжидая ответа.
– Но… да, но мне достаточно и этого, – Гилберт неуверенно указал на растерзанный кожаный хлам.
– Нет, рыцарь не может совершать подвиги в обносках. Кираса в «Железной свинье»? – улыбаясь, спросила Клодия и, получив утвердительный кивок, поднялась, закрывая гилбертовский кулак с перстнем: – Завтра мы уладим это дело.