Аракчеев
Шрифт:
Письмо было от генерал-губернатора.
Хрущева, Хвостова и Зоя Никитишна сидели в гостиной за работой.
Когда лакей подал на серебряном подносе так, казалось, давно ожидаемый пакет, то Ольга Николаевна и Агния Павловна боязливо переглянулись и побледнели, как полотно.
Им показалось, что ожидание известия легче того момента, когда оно уже получено, и вот сейчас… все кончено…
Дрожащими руками сломала Хвостова сургучную печать, вынула письмо и, надвинув очки, начала читать его про себя.
— Читай вслух! —
Ольга Николаевна, погруженная в чтение, казалось, не слыхала этого крика наболевшего сердца матери.
Вдруг крупные слезы неудержимо посыпались из ее глаз.
— Что случилось… с ним?.. — снова с видимым усилием выкрикнула Хрущева.
Ольга Николаевна окончила чтение, бережно сложила письмо, положила его в конверт и, вынув носовой платок, вытерла слезы.
Агния Павловна сидела перед ней, как будто в столбняке, она поняла, что над ее головой должен разразиться удар, и, казалось, боялась шевельнуться под занесенной уже над ней десницей роковой судьбы.
Ольга Николаевна медленно встала с дивана и подошла к креслу, на котором продолжала сидеть, не шевелясь и глядя куда-то в пространство, Хрущева.
— Агния… приготовься… — положила ей Хвостова руки на плечи, — не надо отчаянием оскорблять… Провидение… Это страшный грех!..
— Он убит? — спросила беззвучно одними губами Хрущева.
— Да! — чуть слышно отвечала Ольга Николаевна.
Тяжелый вздох вырвался из груди матери. Она схватилась за сердце и откинулась на спинку кресла.
Наступило томительное молчание. Слышно было только тяжелое дыхание Агнии Павловны, сухими глазами смотревшей На Хвостову.
— Защищая царя? — после долгой паузы спросила она.
— Нет! — скорей угадала по губам, нежели услыхала она ответ Хвостовой.
Из груди Хрущевой вырвался неистовый крик. Она как-то моментально вытянулась и сползла с кресла. Раскрытые полные ужаса глаза остановились.
В ней сказалась русская мать, для которой измена сына тяжелей его смерти.
Почти окоченевшую Агнию Павловну отнесли в ее спальню. Закаленная несчастиями, Ольга Николаевна не потерялась и распорядилась послать за доктором.
Явившийся Гофман заявил, что Хрущеву разбил паралич и что надежды нет.
— Конечно… все кончено… она без ум и без язык…
— Умрет? — спросила Хвостова.
— Не теперь… недель… другой… — отвечал Карл Карлович.
Доктор ошибся только на неделю. Три недели Агния Павловна пролежала полумертвая, без языка, не приходя в сознание, и, наконец, умерла после глухой исповеди и причастия.
Все три недели, почти бессменно, дни и ночи ходила за ней Зоя Никитишна.
Такое самоотверженное человеколюбие девушки заставило Ольгу Николаевну еще более привязаться к ней — она полюбила ее, как родную дочь.
После похорон Хрущевой, тело которой опустили в фамильный склеп Хвостовых на кладбище Девичьего монастыря, в доме Ольги Николаевны
Прошло более двух месяцев со дня смерти Агнии Павловны, когда на ее имя было получено письмо.
Ольга Николаевна была поражена, узнав руку Василия Васильевича, за упокой души которого она не раз уже служила панихиды.
В письме к матери он каялся в своем преступлении и писал, что надеется тяжелою солдатскою службою загладить свой грех и беззаветной преданностью царю и отечеству доказать свое искреннее бесповоротное исправление.
Дня через два после этого письма прислано было на имя Хвостовой от князя Голицына письмо, в котором излагалась точная справка о судьбе корнета гвардии Василия Васильевича Хрущева.
«Поздно… — пронеслось в голове Хвостовой. — Впрочем, она умерла не от известия о смерти сына, а от известия о его преступлении… Она там будет молиться за него и Господь по молитве матери даст ему силу совершить подвиг исправления до конца…»
Василий Васильевич в том же письме восторженно описывал графиню Наталью Федоровну Аракчееву, ее участие во время его болезни, ее хлопоты за него перед ее всесильным мужем и просил мать молиться за нее.
Ольга Николаевна тотчас же записала в свое поминание в отделе «о здравии» имя «Наталия».
Она рассказала содержание письма Зое Никитишне и, рассказывая о доброте графини Аракчеевой, случайно посмотрела на Белоглазову.
Лицо последней исказилось такой болезненной злобой, что Хвостова прервала свою речь на полуслове.
— Что с тобой опять, Зоя? — не выдержала старуха.
— Ничего… у меня изжога… не знаю с чего… — ответила та, закрыв лицо руками.
Когда она опустила руки, выражение, поразившее Ольгу Николаевну, исчезло.
На дворе стоял великий пост — объяснение было вероятно, но Хвостова все-таки сомнительно покачала головой.
«Она знает ее… Она лжет, что не была в Петербурге! — пронеслось в ее голове. — Тут какая-то тайна!»
«Что мне за дело до чужой тайны?» — остановила самое себя Ольга Николаевна.
В тот же вечер она написала Василию Васильевичу письмо, полное нежных утешений, скрыв от него, что причиной смерти его матери было полученное известие о его преступлении.
Жизнь в доме Хвостовой после этих эпизодов снова вошла в свою обычную печальную колею.
Злой рок, казалось, утомился сыпать удары на голову многострадальной Хвостовой.
Прошло несколько дней.
Курьер генерал-губернатора снова появился в доме Ольги Николаевны с письмом от князя Дмитрия Владимировича Голицына.
На этот раз курьер привез неожиданную радость.
Князь писал, что по полученным им известиям, Петр Валерьянович Хвостов, награжденный чином полковника, уволен в отставку с мундиром, пенсионом и уже выехал из Петербурга. При письме была приложена копия с высочайшего приказа.