Аракчеев
Шрифт:
XIII
РИГА-ГРОБ
Несмотря на нанесенные оскорбления и явную опасность, Василий Васильевич Хрущев остался верным долгу службы и подошел к разъяренной толпе поселян.
— Ребята, неужели вы мне не доверяете? До сих пор я всегда был вами доволен и теперь уверен, что меня послушаете! Скажите мне, что вы вздумали делать?
— Пусть распустят резервный батальон из риг! — закричали ему. — Зачем их там поставили? Небось, думают, что солдаты будут с нами драться? Да мы их кольями закидаем, да и как они осмелятся! Когда уже на то пойдет, то мы в штабе кирпича не оставим!
— Послушайте, — возразил Хрущев, — то, что вы намерены делать, есть уже возмущение, нарушение закона и присяги! Рано или поздно, вы вспомните меня, что я вам говорил правду; по крайней мере, вы можете сколько-нибудь загладить ваши поступки, уговорив товарищей ваших от дальнейших бесчинств… Да и в чем претензии ваши? Вы хотите, чтобы содержался малый карантин для сбережения вашего же здоровья?..
Слова, однако, были напрасны.
— Мы видим из речей ваших, — перебили его поселяне, — что вы еще ничего не знаете и имеете простую душу; посмотрите, как нас морят; в магазине, верно, весь хлеб отравлен; нет места, где бы не было положено яду. Страшно подойти к колодцам; куда ни пойдешь, везде думай о смерти — и от кого? От начальников, ведь нам все открыл Богоявленский.
Другие при этом кричали:
— Ступай, ступай с Богом!.. Счастлив, что ты не подписался, а то бы и вашему благородию худо было; мы знаем, кого ищем!
Василий Васильевич продолжал их усовещевать, но, наконец, сказал:
— Если вы забыли долг ваш и верите каким-то злодеям более, нежели мне, то поверьте, что за вину вашу получите достойное наказание! Вспомните, что я, как начальник ваш, не желаю ни вам, ни себе чего-нибудь вредного.
Он подошел к полковнику Бутовичу, уже сидевшему в своем кабриолете и тихо говорившему с приехавшим из штаба верхом майором Султановым.
Хрущев рассказал ему о своей неудачной попытке уговорить поселян.
— Мне кажется остается одно средство — ехать в Новгород к генерал-лейтенанту Эйлеру или к губернатору, на словах донести о происшествии и просить распоряжения, — заметил Султанов.
— Верно, верно, поезжайте, пожалуйста, — обрадовался этой мысли Бутович.
Султанов тотчас же отправился в путь задворками.
Бутович тоже ударил по лошади и шибко поехал к другой риге, в которой была расположена 7-я фузелерная рота.
Имея надежду на эту роту, полковник хотел с ее помощью восстановить порядок.
Командир роты, поручик Забелин, выстроил ее в полной амуниции, и Бутович, ласково поздоровавшись с людьми, сказал:
— Ребята! Я твердо уверен, что вы сохраните честь свою! Вы — примерная рота.
Гробовое, зловещее молчание было ему ответом.
— Вам известно, — продолжал он, — что поселяне, эти грубые и необузданные мужики, наделали глупостей и беспорядков… Я вполне уверен, что вы далеки от того, чтобы забыть присягу, вами данную… Надо образумить бунтовщиков, если же они продолжат беспорядки, то для удержания их от буйства, позволяю вам сделать несколько холостых выстрелов и, сколько возможно, стараться не допускать их до дерзостей.
— Это мы не можем сделать, стреляют только в неприятеля! — отвечали из фронта.
За этими словами послышался общий ропот.
— По крайней мере проводите меня в штаб, — заговорил Бутович, видя настроение солдат, — где вы будете держать караул и получать от меня винную и мясную порции…
— Нам не нужна ваша порция, а отпустите из риги по квартирам, а то здесь еще нас отравят!..
— Какой он нам начальник, коли подговаривает в нас стрелять! — крикнуло несколько стоявших вблизи поселян, видимо, наблюдавших за Бутовичем.
Они побежали к своим и рассказали, что полковник сулит солдатам по сто рублей, чтобы в них стреляли.
— А, коли так! Пойдем же все туда и возьмем его!
С этими словами поселяне, пешие и бывшие на лошадях верхом, бросились к 7-й роте.
Бутович стоял рядом с поручиком Забелиным перед ротою, все еще бывшею во фронте.
— Здравия желаю вашему высокоблагородию! — подошли к нему несколько поселян, а один из них, подойдя еще ближе, прибавил:
— Желаете ли умереть с покаянием?
Злодей ударил полковника по голове, сорвал эполеты и крикнул:
— Берите его! Он нас бы всех уморил и не дал бы покаяния — ведь от него у нас и холера.
Поручик Забелин выхватил у одного из солдат ружье и обратился к роте:
— Чего же вы смотрите, вперед, за мной, колите их, мужиков!
Рота не шевельнулась, а молодого офицера постигла печальная участь.
Ружье у него тотчас вырвали, самого свалили с ног и начали бить ногами. Он лишился чувств.
Злодеи думали, что он мертв, и оставили его. Он, опамятовавшись, пополз к роте, которая, вместо того, чтобы защитить его, отступила назад.
Один из поселян подскочил к несчастному и за ноги перетащил через канаву, где уже лежал совершенно избитый Бутович. Связав вожжами от его же лошади, запряженной в кабриолет, они повели их с криком и гамом большой дорогой.
Впереди вели лошадь с кабриолетом, а за ним связанных офицеров. Облака пыли, поднятой толпой, отчасти скрывали подробности этой ужасной картины.
Хрущев положительно потерялся и, рассчитывая, что из командуемой им роты найдутся благоразумные поселяне, обратился к некоторым из них уже не тоном приказания, а просьбы, чтобы они, собравшись, противодействовали убийствам, но на все убеждения они отвечали:
— Что мы сделаем против целого батальона, да и резервный батальон им поможет, тогда пропали мы и наши семьи, да и вашему благородию лучше скрыться, а то пропадете даром, вишь, как народ озлился…
Василий Васильевич, видя свое бессилие усмирить бунтовщиков, пошел к себе на квартиру.
Между тем, толпа, сопровождавшая двух жертв долга и службы, придя на ротную площадь, остановилась и начала снова бить Бутовича и Забелина чем попало, и, совершенно бесчувственных, их потащили в ригу, где положили рядом с умершим Богоявленским.