Арбалетчики в Карфагене
Шрифт:
В принципе-то античный мир до запрета сёрьёзного оружия частникам как-то не докатился. У доброй половины купчин "скорпионы" открыто на их судах видны, и вид их римлян как-то ни разу не напрягает. Теоретически-то и трирему купец иметь вправе, просто на хрен не нужна она купцу. Груза возьмёт не больше хорошей "круглой" гаулы, а на прокорме полутора сотен гребцов разорит в первом же рейсе — и это если ещё повезёт, и её не утопит шторм. Дешевле уж государству налоги отстёгивать на содержание военного флота, который и защищает добропорядочных морских негоциантов от буйной пиратской вольницы. А сейчас карфагенским купцам в этом смысле вообще лафа. Содержание десяти разрешённых Карфагену трирем обходится им в гроши, а львиную долю защиты от пиратов обеспечивает теперь Рим — ага, за счёт римских же налогоплательщиков. Вот она, цена имперских амбиций, гы-гы! Впрочем, раз уж гордым квиритам настолько хочется называть Внутреннее море Римским, что они даже готовы оплачивать это удовольствие из собственного кармана — нам, татарам, всё равно.
Был у нас уже разговор на эту тему.
— Макс, ты часом не охренел? — спросил меня Володя, когда я озвучил идею "перевода на новое место службы", — Сам же как-то говорил, что этот долбаный Катон, который "Карфаген должен быть разрушен", уже при власти и влиянии! За каким хреном мы полезем в эту мышеловку, когда от неё угрёбывать надо к гребени-матери?
— Ну, не сей секунд, — урезонил я его, — Карфагену звиздец наступит, насколько я помню, в сто сорок шестом году до нашей эры. Так или не так?
— Да, в сто сорок шестом, — подтвердила Юлька, которая у нас, хоть и истеричка по характеру, зато историчка по образованию, — Но там ведь и осада была трёхлетняя.
— Хорошо, добавляем три года. Раз до нашей эры, то не вычитаем, а приплюсовываем — получается сто сорок девятый год. Ну, будем считать, что объявили войну, собрали войско с флотом и отплыли в сто пятидесятом. А у нас сейчас начало сто девяносто шестого. Сорок шесть лет у нас в запасе до той заварухи, и в нормальном мегаполисе мы проведём их и удобнее, и продуктивнее. В Испании, насколько я помню, войны будут ещё нешуточные, а вот затронут они Гадес или нет — чего не знаю, того не знаю. Не осилил я как-то Полибия.
— Я тоже не осилила, — призналась Юлька, — Но, вроде, помню, что и Катона в ближайшие годы направят на усмирение Испании.
— Ну, этот долботрах наворотит дел! Думаю, что в Карфагене будет всяко спокойнее.
— А набеги Масиниссы? — припомнила наша историчка, хорошо знающая вообще-то только историческую "лирику", но изредка припоминающая всё-же и полезные крупицы.
— На сельскую глубинку, в которой мы жить не собираемся. Там, кажется, есть такая тонкость, как Пунические рвы — пятидесятикилометровая примерно зона вокруг Карфагена. Вот за пределы этой зоны карфагенская армия не имеет права выходить из города без согласования с Римом, и там нумидийцы, когда просекут расклад, примутся творить, что левой ноге захочется, а внутрь этой зоны они не сунутся, в ней им быстро рога обломают.
— Да, вспомнила! Как раз самовольный выход карфагенских войск против нумидийцев за пределы этой зоны и стал поводом для Третьей Пунической!
— Вот именно! Но тут и ещё один немаловажный нюанс. К тому моменту Карфаген уже полностью выплатил Риму наложенные на него "репарации" и больше ничего не был ему должен. То есть перестал быть для Рима той дойной коровой, которую жаль резать. А сейчас он только начинает расплачиваться и нужен Риму целым и богатым. Поэтому Катона в сенате ещё долго будут слушать вполуха.
— А ты со своей малолеткой успеешь и наплодить детей, и вырастить их! — не удержалась Юлька от вполне прогнозируемой очередной шпильки.
— Зато каких! — я картинно закатил глазки. Собственно, по сути она права — даже при всех этих вполне рациональных причинах лично я рвусь в Карфаген прежде всего из-за Велии…
Это долгая история, если кто не в курсе, и начинать её следует с того, что нас, вполне современных людей нормального двадцать первого века, какая-то непонятная хрень как-то резко перебросила в античное прошлое — в осень сто девяносто седьмого года до нашей эры. Серёга вон по-прежнему на пресловутый андронный коллайдер грешит — особенно, когда выпьет лишнего. С него, раз уж пришёлся к слову, и начнём. Серёга Игнатьев, геолог по образованию и московский офисный планктонщик по реальной профессии. Не дурак выпить и раздолбай раздолбаем, в армии не служил. Юлька Сосновская, его подружка — студентка исторического факультета Московского Пединститута. Как и большинство пединститутских — за всех ручаться не могу, поскольку со всеми не знаком — она озабочена как сексуально, так и матримониально. Сексуально, пожалуй, в большей степени — оторва, между нами говоря, редкостная. Поскольку в моём вкусе смуглые брюнетки, а она как раз из таких, то были случаи убедиться, гы-гы! Но — тссс, Серёга рядом и незачем ему лишнее слыхать. Тем более, что это, как говорится, было настолько давно, что успело уже стать неправдой, и если сама Юлька почему-то считает иначе, то это её проблемы. Стерва тоже первостатейная — редкостной в этом смысле назвать не могу, потому как в наше время это явление, увы, давно уже не редкостное. Володя Смирнов — простой московский автослесарь, но ценен он не этим, а тем, что срочную служил в армейском спецназе, в дивизионной разведроте, и по части подраться конечностями, как безоружными, так и вооружёнными любым подручным предметом, он у нас абсолютный чемпион. К счастью, пьёт в меру и не с Урала — в смысле, не обидчив по всякой ерунде, так что дело с ним иметь можно. Ещё у него оказалось полезное хобби — рыбалка, только не ортодоксальная, с удочкой которая, а с подводным ружьём. Наташка Галкина, его подружка, довольно эффектная блондинка — сейчас, впрочем, уже ближе к шатенке,
Пистолет-то его нас и спас, вместе с подводным ружьём Володи, которому именно в тот день приспичило побраконьерить рыбу. В результате встреченная нами троица лузитанских разбойников нарвалась на весьма неприятный сюрприз, а мы пополнили свой скудный арсенал несколькими полезными местными железяками. Потом, заныкавшись от греха подальше в лесу, мы воспользовались моим мультитулом и лопаткой-топором Володи для оснащения самодельными арбалетами, с которыми и встретили новую порцию местных хулиганов — с аналогичным результатом. А заодно подружились с "врагами наших врагов", чему в немалой степени поспособствовало то, что Васкес оказался баском, да ещё и хорошо владеющим баскским языком, а язык этот оказался происходящим от древнего иберийского. В общем, кое-как с пятого на десятое мы с "дружественными" туземцами нашли какое-то подобие общего языка, и в итоге угодили в качестве наёмных стрелков-арбалетчиков на службу к этруску Волнию, главе клана Тарквиниев, простому олигарху простого финикийского города Гадеса.
Дела наш наниматель вёл достаточно обширные, а времечко, в которое нас попасть угораздило, оказалось неспокойным. Нет, жаловаться-то, конечно, грех, могло бы ведь запросто и вообще в самое пекло забросить, когда Сципион с Баркидами разбирался, кто тут по праву, а кого тут вообще не стояло. По сравнению с тем беспределом нам повезло — турдетанский мятеж Кулхаса и Луксиния проходил заметно уравновешеннее, чего незьзя сказать о "мафиозных разборках" между соперничающими олигархическими семействами Гадеса. В них-то мы и оказались втянутыми помимо своей воли, и повоевать в окрестностях Кордубы, где пересеклись их интересы, пришлось по-настоящему. Там-то и познакомился я с Велией, бедовой юной девчонкой, оказавшейся внучкой нашего нанимателя, и так уж сложились наши вкусы и обстоятельства, что свет для нас сошёлся клином в аккурат друг на друге. Отец же её, "досточтимый" Арунтий, старший сын и наследник главы клана, оказался простым карфагенским олигархом — для Карфагена действительно простым, не из самых крутых, но и не из зачуханных, и дела у него там крутятся — мама, не горюй. Велики ли шансы у простого наёмника заделаться зятем простого олигарха? Обычно — исчезающее малы. Но так уж вышло, что мне удалось здорово отличиться по нашей воинско-гангстерской службе, а мать Велии оказалась не законной женой Арунтия, а наложницей, хотя и весьма непростой. Это здорово улучшило для меня расклад, и "от ворот поворот" сходу я от младшего олигарха не схлопотал, но здешнюю гадесскую семью он решил забрать к себе в Карфаген, подальше от испанских неурядиц, и мне оставалось только принять его предложение перейти на службу к нему. К счастью, наши тоже ничего не имели против переселения в развитый мегаполис, так что к разрыву нашей компании это не привело. И теперь, весной сто девяносто шестого года до нашей эры, несколько грузовых кораблей перевозят почти сотню испанских наёмников, набранных Волнием в подкрепление сыну, и мы, четвёрка арбалетчиков или, как нас тут называют, аркобаллистариев, успевших не раз уже отличиться, оснаститься и порядком забуреть — в числе этой сотни…
Весной ещё случается, что штормит, и плавание идёт вдоль африканского берега. Не знаю, каков он в наше время, не бывал, но в эту эпоху северная оконечность Сахары пустынной не выглядит. Параллельно берегу тянутся предгорья Атласа, и их склоны покрыты густыми лесами. Издали, конечно, не разглядишь, из каких деревьев они состоят, но вид лесные массивы имеют внушительный, явно не из одних только финиковых пальм. Глядя на поросшие лесом горы, легко поверить, что далеко не всегда пресловутая Сахара была нынешней безжизненной пустыней.
Немало, конечно, на побережье и населённых пунктов. В основном это туземные селения берберов — мавров и нумидийцев, но встречаются и настоящие города — финикийские колонии. Не очень большие, поменьше Гадеса, но всё-таки города — с гаванью и причалами, с портовыми складами, с оживлённым рынком, здорово напоминающим современный восточный базар К некоторым наш караван приставал, чтобы пополнить запасы воды и провизии.
Не бог весть какие ценности там продавались и покупались, но каждый городишко был обнесён стеной — если не каменной, то хотя бы глинобитной.