Арбатская излучина

Гуро Ирина Романовна

И все яснее ощущал он свое кружение вместе со всеми под несильным светом уличных фонарей, кружение, в котором он растворялся, теряя себя и обретая нечто большее, чего он не мог выразить и определить в своем смятении.

Он открыл глаза и снова закрыл, чтобы удержать первое и ослепительное видение Арбата.

Из того же побуждения не потерять этой вспышки, этого мгновения достигнутой цели, он толкнул дверь, у которой очутился.

Кафе оказалось просторным, кажется, здесь не были в чести крошечные помещеньица для этих целей, и сейчас — переполнено. Подошедшая к нему официантка указала место за столиком, где сидела молодая пара. Когда он, слегка поклонившись,

спросил, не обременит ли их своим присутствием, оба поспешно ответили с оттенком как бы удивления, и он подумал, что вопрос его был выражен, наверное, витиевато, что, видимо, тут в ходу какая-то другая форма обращения на такой случай и что он должен ею овладеть. Но он тут же забыл о своих соседях по столу, хотя долетавшие до него реплики каким-то образом вкрапливались в его мысли.

Он сохранил в себе видение арбатской излучины и это ощущение словно бы на гребне волны; он все еще держался на этом гребне, но знал, что вот-вот низвергнется в обыденную жизнь. Откуда у него впечатление повторности, будто это уже было: взлет на волну, под самое небо, на темную волну с белыми гребнями? На таком взлете принял его Арбат, и то, что случилось именно так, наполнило его ликованием.

Женщина с немолодым усталым лицом, обрамленным не идущей к нему кружевной наколкой, спросила: «Что будем?»

И он уже привычно отметил эту форму вопроса, заменявшую прежнее: «Что прикажете?»

— Бутылку шампанского, — сказал он и улыбнулся ответно, потому что улыбнулась женщина. Верно, здесь это было необычно: никто в одиночку не пьет шампанское. Это вино — праздничное. Но у него и был праздник. Светлый праздник. Видение Арбата подхлестывало его, оно было непреходяще; тут, за стеной, продолжалась фантасмагорическая излучина. Он поглядел в окно, но густой тюль скрывал ее, он поймал только отблески фонарей. Они трепыхались в занавеске, как рыбы в неводе, блестя при луне чешуей.

Это тоже было. На Адриатике одной лунной ночью. Он тогда жил один в рыбацкой деревушке. Это было так давно, что казалось вычитанным или услышанным от кого-то: высокий, скалистый берег, маслянисто-черная волна внизу. Ему показалось, что он слышит ее плеск и песню рыбака. Но это были лишь голоса его соседей по столу. «О чем они?» — подумал он.

— Она согласится. На сорок она согласится, — повторяла девушка.

Молодой человек покачал головой. Они решали какой-то меркантильный вопрос, и он вслушался. Он думал: «Ничто так не раскрывает человеческий характер, как материальные расчеты. Если бы они говорили о любви — ну что ж, еще один вариант Ромео и Джульетты… Но каждодневные заботы у всех разные. И наверное, через них больше узнается». Он поймал фразу: «Через полгода я буду старшим…» Кем — старшим: инженером, бухгалтером, продавцом?

— Молодые люди, прошу вас выпить со мной шампанского! — проговорил он, не будучи уверен, что они согласятся: он так много слышал о замкнутости москвичей.

— Спасибо, — девушка посмотрела на своего спутника. Он оказался смелее:

— Почему же? Если вы действительно хотите, чтоб мы составили вам компанию…

У него под модной челкой обнаружились большие светлые глаза с простодушным взглядом.

— Вот как славно, и общество составилось! — произнесла в уже знакомой ему фамильярной манере, принятой здесь, официантка, принесшая шампанское в серебряном ведерке, но без льда.

Он попросил фруктов, какие есть, и что-нибудь сладкое. Опа поставила на стол вазу с кубинскими апельсинами и плиткой шоколада сверху.

— Меня зовут Олегом, а она — Галя, — сказал молодой человек, доверчиво глядя поверх фужера своими детскими глазами.

— А меня — Евгений Алексеевич, — его собственное имя прозвучало как-то отчужденно, и он добавил, будто желая утвердиться в этом знакомстве: — Евгений Алексеевич Лавровский.

Имена

как будто что-то открыли в них друг для друга, и разговор вскоре запенился, как шампанское в фужерах, в которое он научил положить кусочек шоколада.

…Значит, они обеспокоены квартирным вопросом. Они женаты уже год, а живут порознь.

— Так трудно снять квартиру?

— Это недешево стоит. Но Галина мама…

— Она, наверное, согласится на сорок… — повторила Галя как заклинание.

Евгений Алексеевич не понял, почему их заботит только квартира. А остальные вопросы у них разве решены?' Например, возможность иметь ребенка, заработок… Он не отважился задавать вопросы, боясь выказать свою неосведомленность и полагая, что дальнейший разговор многое откроет.

Так оно и вышло. Такие молодожены, хоть и получившие образование, но не имеющие того, что называлось «капиталом», в привычной ему среде обзаводились детьми спустя много лет. Надо было сначала «устроиться». Но здесь вопрос стоял иначе: они просто не боялись за участь детей. Ясли? Детские сады? Бесплатное лечение? Отлично. Но это еще не все. Они уверены, что смогут прокормить семью? Да! Но откуда же такая уверенность? Он, конечно, знал — теоретически, — что в стране нет безработицы. Но такие рядовые, как он уже узнал, инженер и библиотекарша мало получают… Они надеются на продвижение по лестнице благополучия? Может быть, они и правы. Кроме того, у них нет дорогостоящих потребностей. Например, они не путешествуют! Правда? Оказывается, под путешествиями они понимают нечто другое, чем он. Каждое лето они с рюкзаками за спиной ходят по Кавказу, Крыму… Даже были в Средней Азии. Это недорого стоит? Вполне доступно. Простой туризм. Без особого комфорта. Но всюду есть турбазы и проводники. И вообще, как он уловил из разговора, самое главное для них — иметь детей. Это само собой разумеется в браке.

«Почему у нас там иначе?» — подумал он, примерился, вспомнив молодые семьи. Вот, наверное, что еще: там не только неуверенность в будущем, хотя и это тоже. Но еще стандарт… Люди боятся сойти со своего круга, выбиться из стандарта, опуститься ниже черты, показанной им на шкале Достатка. Обязательно надо хотя бы медленно, но подыматься по этой шкале. А сама шкала меняется: в этом году нужен холодильник более усовершенствованный и телевизор новой марки. Остаться при старом — это спуститься ниже на какое-то деление. Это значит не только лишить себя некоторого комфорта… Нет, не только. Это значит спуститься до другого уровня общественного положения. Потому что это положение определяется материально-вещным… Да, вот он нашел, как ему показалось, мотив: здесь тоже существовали жгучие вещные интересы, но где-то в конечном счете они истаивали. Уступали место другим. Каким? Что привязывало Олега к его месту в научно-исследовательском институте, а Галю — к ее клубу «Красная Роза»? Он невпопад заметил: «Какое поэтичное название для фабрики!» — оказалось, что это — в честь Розы Люксембург.

Ему еще многое было неясно. Он никак не мог привыкнуть к тому, что тут при наличии тяги к материальным ценностям отсутствует, по существу, озабоченность в «обеспечении». Под ним он, естественно, понимал счет в банке, недвижимую собственность, в крайнем случае — виды на наследство. Все это начисто отсутствовало в соображениях этих… Их уверенность в будущем покоилась на иных основаниях. На обеспеченности работой? Вероятно.

Евгений Алексеевич не знал, лучше это или хуже. Он мог, конечно, представить себя служащим какой-то фирмы, например. Просто служащим. Но в этом случае ему маячила бы впереди перспектива укрепить свое положение, войти в число акционеров. Он мог также представить себя и на государственной службе. Но и это давало перспективу более крупного поста, оклада, положения. Впрочем, это второе, кажется, и тут…