Арбайт. Широкое полотно
Шрифт:
А-а-а, вот она, эта фраза, взятая неизвестно откуда и забытая Гдовым:
«ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК ВРЯД ЛИ МОЖЕТ БЫТЬ НАСТОЯЩИМ ПИСАТЕЛЕМ».
Горькая, но вообще-то справедливая фраза, взятая неизвестно откуда, может, и самим Гдовым сочиненная. Ведь кого только ни знал писатель Гдов из настоящих писателей, все они были, как на подбор, монстры и бетизы (по Н.С.Лескову). Все без исключения.
«А хороший ли я сам человек? — вдруг задумался Гдов. — Ведь я уже три раза был женат и два раза разведен, хотя всегда пытался не бить жен по голове, как наших братьев меньших. В возрасте десяти лет украл на базаре города К., стоящего на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, пучок сибирской черемши, в 1968 году на углу московской улицы Дунаевского, угол Кутузовского проспекта, напротив того дома, где
И он так разволновался, что работать и в этот день уже больше не мог.
1. Что такое в понимании Гдова настоящий писатель? Укажите, если знаете, имена и фамилии этих настоящих писателей.
2. Отчего первый и последний Президент СССР М.С.Горбачев предпочитает носить шляпу, а многолетний мэр Москвы Ю.М.Лужков — кепку?
3. Предосудительно ли мужчине тридцати лет заниматься петтингом с ближайшей подругой своей ближайшей подруги?
4. Действительно ли все так называемые настоящие писатели — монстры и бетизы? Есть ли хоть один по-настоящему нравственный и хороший настоящий писатель? Что такое «бетиз» по Н.С.Лескову?
5. На что мы имеем право, если всё же не являемся тварями дрожащими?
Глава IX
ОСТОРОЖНО: МЕЩАНСТВО
Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно из жизни простых людей начала третьего тысячелетия от Рождества Христова, которые, эти люди, конечно же, изменились с той поры, когда были неандертальцами, кроманьонцами и людоедами, но мало чем отличаются от персонажей Гомера, Петрония, Свифта, Гоголя, Горького, например.
Хотя, если взять все того же Горького Алексея Максимовича, то растущие в российском обществе XIX — начала ХХ веков недовольство и ожидание решительных перемен, как в песне Виктора Цоя из фильма Сергея Соловьева «Асса», вызвали усиление романтических тенденций в его сочинениях, подобное приливу крови в кавернозные тела мужских гениталий. Особенно ярко эти тенденции отразились, если кто хорошо знает и любит советскую литературу, в таких его ранних рассказах, как «Челкаш», «Старуха Изергиль», «Макар Чудра», в революционных песнях, которые он пел и сочинял перед тем, как тоже стать классиком. Герои этих рассказов и песен — люди с солнцем в крови, сильные, гордые, красивые. Эти герои — мечта молодого писателя Горького, мечта всех молодых литераторов и части старых, но еще не утративших связи с реальной действительностью. Такой герой должен усиливать волю человека к жизни, возбуждать в нем мятеж против несправедливой реальности, против всякого гнета ее, под которым простой человек корчится, как огурец в кадушке. И это по-хорошему здорово — что центральным образом романтических произведений Горького, которого в конце его легендарной жизни Сталин отравил шоколадными конфетами, является образ героя, готового на любой подвиг во имя блага народа. И огромное значение в раскрытии этого образа имеет рассказ «Старуха Изергиль», написанный более ста четырнадцати лет назад, в 1895 году. Ведь в образ Данко основатель социалистического реализма советской литературы постарался вложить подлинно гуманистическое представление о человеке, который все силы отдает служению народу, а не тратит их зря — на стяжательство, пьянство, случайные половые связи. Данко — молодой красавец, смелый и решительный. Чтобы вывести простой народ к свету и счастью, он приносит себя в жертву. Данко любит простых людей не меньше, чем автор. И вот его молодое и горячее сердце вспыхнуло огнем желания спасти этих убогих, сирых, вывести их из мрака. «Что сделаю я для людей?!» — сильнее грома крикнул Данко. И вдруг разорвал себе руками грудь, вырвал из нее свое сердце, высоко поднял его над головой. Освещая путь людям ярким светом своего горящего сердца, Данко смело повел их вперед. И тьма была побеждена, хотя бы временно.
— Данко, Данко, ты кинул взор вперед себя на ширь степи, гордый смельчак Данко, ты кинул радостный взор на свободную землю и засмеялся гордо! — прошептал Гдов.
А потом Данко все же упал и умер. Или сначала умер, а потом упал. Умирает Данко, гаснет его смелое сердце, но образ юного героя живет как образ героя-освободителя простого народа. Правильно выразилась по этому случаю старуха Изергиль: «В жизни всегда есть место подвигу»…
И Гдов так разволновался, таким почувствовал себя хуже всякого простого человека мещанином и обывателем, подлецом, не участвующим в общественно-политической жизни преображенной страны, в ее неравной борьбе с самой собой за демократию, что работать и в этот день больше уже не мог.
1. Изменились ли люди с той поры, когда были неандертальцами, кроманьонцами и людоедами? Чем наши современники отличаются от персонажей Гомера, Петрония, Свифта, Гоголя, Горького?
2. Нравится ли вам советская литература? Хорошо ли вы ее знаете? Кто, по вашему мнению, был самым крутым советским литератором? Сталин отравил Горького или Горький помер сам, без посторонней помощи?
3. Справедливы ли слова старухи Изергиль о том, что в жизни всегда есть место подвигу? Ее ли это слова?
4. Следует ли нормальному человеку участвовать в политической жизни страны или следует послать политику куда подальше? Например, «к Бабаю на шестой километр мухоморы собирать», как выражаются сибирские бичи.
5. Зависит ли что-нибудь от нас в этой жизни или «всё будет как будет, ведь как-нибудь, да будет»? Пойдете ли вы еще когда-нибудь на выборы?
Глава X
БЕДНЫЙ БЛАГОРОДНЫЙ ПОЖИЛОЙ РАБОЧИЙ
Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно на тему, что если кто чем увлечется в ранней юности, даже, например, женщиной, то он все силы должен отдать выполнению поставленной ему неизвестно кем задачи. И так человеку следует действовать всегда, до самой земной смерти, если не хочет он раствориться в небытии, как органическое вещество в соляной кислоте или поваренная соль в воде из-под крана.
Гдов вспомнил, что раньше, при советской власти, перманентно имелась характерная напряженка. Не с водой из-под крана, но с водкой. Не всегда ее можно было купить, а качество сорокаградусного продукта вообще не обсуждалось. Тоталитаризм! Что же вы еще от него хотите? Это сейчас есть водка дорогая, дешевая, мягкая, жесткая, натуральная, паленая. А тогда что в магазине «выбросили» (был и такой народный глагол, породивший соответствующий антисоветский анекдот: на Западе, дескать, такой «товар» тоже выбрасывают, но уже без кавычек), что в магазин завезли, то и покупай — другого до перестройки не будет.
…Это случилось примерно в 1968 году, весной. Гдов стоял в очереди за водкой на тогдашних Ленинских горах столицы, которые теперь снова именуют Воробьевыми, как при царе. В том самом знаменитом тогда на всю округу «Красном гастрономе», на улице Строителей. Этих улиц в те времена было там, около метро «Университет», штук пять: Первая улица Строителей, Вторая и так далее. Теперь улица Строителей осталась одна, остальные переименовали, и здесь, на этом месте помещается (помещался?) незначительный банк, который недавно оказался нечестным банкротом, отчего всех его банкиров, всех этих новых «эффективных менеджеров» временно посадили в тюрьму. Кроме главного, разумеется. Главный банкир, конечно же, оказался при разборке где? Правильно, в Англии, ее еще зовут Великобританией, там теперь многие ошиваются, кого на родине замели бы за милую душу, но не получается. Руки, получается, коротки.
Перед Гдовым в очереди стоял бедный благородный пожилой рабочий, одетый, как одевались все бедные благородные пожилые советские пролетарии тех безвозвратно канувших лет. Черная суконная кепка, тусклый вигоневый шарф, серое драповое пальто, темные шерстяные брюки, коричневые полуботинки производства московской ордена Трудового Красного знамени фабрики «Парижская коммуна». Он пересчитывал свои скромные деньги, состоящие из советской мелочи. Водка тогда временно стоила 2 руб. 87 коп. (пол-литровая бутылка зеленого стекла). Рабочий, шевеля сосредоточенными губами, несколько раз пересчитал свою мелочь — все равно больше в очереди делать нечего, копеечка к копеечке, ровно 2-87, просчитано четыре раза.