Арбитр
Шрифт:
Жил владелец на широкую ногу и даже не скрывался. Остатки белого порошка я нашёл прямо на прикроватной тумбочке, рассыпанными на мелком зеркальце. В самой же тумбочке что-то вроде табакерки, блестящей, сука, набитой всё той же химией.
На полу пустые бутылки с яркими этикетками. На кухне — грязные тарелки и ещё больше бутылок. Если бы не богатая обстановка, решил бы, что тару он собирает со всего района, чтобы сдать за мелочь.
Я искал какие-то записи, когда в дверном замке провернулся ключ. Створку я просто прикрыл за собой. С перерезанными ригелями закрыть
— Какого хера?.. — голос с лестничной площадки растягивал гласные и не скрывал крайнее опьянение юнца.
Широкими вальяжными шагами он ввалился в гостиную и заворочал во все стороны телом, будто у него отказала шея. Ступив из тёмной спальни, я подсёк его ногу и заломил руку, с силой ставя на колени.
— Мразь, ты кто такой?! Ты хоть знаешь, кто мой отец?! Тебе конец!
Поток словесной грязи лился из его рта неостановимо, как прорвавшаяся канализационная труба.
Прикосновение покаяния.
«Павел привык к хорошей жизни. Отец-депутат с детства внушил ему, что в мире есть лишь две категории людей: те, кто доит и те, кого доят. Если он хотел чего-то добиться, следовало следить, чтобы не оказаться во второй группе. Для этого полагалось заводить связи. Оказывать услуги. Узнавать ценную, часто грязную информацию. И самые полезные знакомства заводились именно в институте. Отец обещал пристроить Пашеньку в бизнес, а потом и на своё место. Нужно было лишь подождать.
Леся ему даже не нравилась. Слишком худенькая, слишком замороченная. Он любил пофигуристее и поглупее. Просто Славик-дружок поспорил, что ему не удастся замутить с этой недотрогой. Только олух не учёл, что у Пашеньки имелся болт с резьбой на каждую хитрую гайку. Предложение подвезти, настойчивые уговоры и бутылка воды со снотворным. Это всё, что потребовалось, чтобы разложить тупую сучку на заднем сиденье. Не нужно было выкаблучиваться и отказываться по-хорошему!
Несколько постыдных фотографий, с точки зрения девицы, конечно, и Паша смог вертеть ею по щелчку пальцев. Он же подсунул Лесе первую дозу, просто чтоб меньше возникала и морозилась. Сука подсела быстро и начала бесить, а тут ещё и люди Гюрзы наседать стали. Долг требовали. Почему бы не решить обе проблемы одним махом? Паша слыхал как-то краем уха, что они с девицами делали, но ему было плевать. Всегда будут те, кто доит и те, кого доят. Главное оказаться в нужной категории».
Новообретённое знание пронеслось в голове вихрем, и я почувствовал, как глаза застилает алая пелена. Вкус крови во рту. Слишком сильно сжал зубы.
— …Ноги оторву нахер, слышишь, утырок! Бу-шь выбитые зубы собирать сломанные руками!
Павел оклемался слишком быстро для пережившего Прикосновение покаяния, может, из-за алкоголя или наркоты в организме.
Я ощутил, как пальцы, до сих пор лежащие на его шее, судорожно напрягаются.
Моя! Сестра! Девочка, которая приносила с улицы бездомных кошек. Нарисовала во втором классе нашу семью на ИЗО. В пятом испекла мне яблочный пирог, гадкий, как подошва сапога. Я съел
Лиса контролирует эмоции… Но я не лиса!
Напрягаются и, словно в масло, входят в плоть. Я зарычал, выплёскивая ненависть. Сжатое тело юнца закричало. Захрипело. Замолчало.
С мокрым чавканьем, ощущая, как отрываются жилы, я вырвал кусок гортани вместе с трахеей этого ублюдка. Изучая залитые кровью руки, пожалел лишь о том, что не могу убить его второй раз.
Гюрза, значит? Теперь я иду за тобой.
Глава 4
Вдох. Выпад. Выдох. Блок. Вдох. Подшаг. Выдох. Пируэт.
Я перетекал из одного положения в другое, замирая в них на долю секунды. Защищался от невидимого противника и сам старался достать его мечом. В восточных единоборствах это называлось бы ката, но Ульфрик — мой наставник среди Арбитров именовал эти движения стойками.
Принять вражеский укол на Бастион — мой щит. Отвести его в сторону. Крутануться на месте, вбивая Лазарь обратным хватом в призрачную спину. Подскочить, пропуская под собой широкий взмах. Коленом сломать челюсть и перебросить тело через себя. Добить быстрым выпадом в горло.
Из-за скромных размеров комнаты приходилось двигаться на небольшом пятачке, который я освободил, сдвинув всю мебель к стенам. И тщательно следить за руками. По началу чуть не развалил книжный шкаф ударом меча.
В мыслях царили равновесие и покой. Внутренний монолог отключён. Тренировка успокаивала, не давая переживать из-за сестры или горевать по родителям. «Если хочешь решить огромную задачу, кажущуюся невыполнимой, раздели её на блоки. А их на ещё меньшие блоки». Так учил меня Идакалис, и это работало. «Шаг за шагом двигайся вперёд, и ты не заметишь, как грозная вершина будет покорена».
В Ниаттисе у меня было два наставника. Идакалис и Ульфрик. Человек и драконид.
Первый научил меня в первую очередь мыслить, рассуждать и принимать решения, а потом уже магии. Слишком опасно было доверять её непроверенному человеку. Странники навещали Ниаттис и раньше, и никто не хотел повторения бойни, учинённой Гаспаром.
Этот француз попал в Ревущие Земли за два века до меня и поначалу всё шло хорошо. Ему удалось остановить тогдашний катаклизм. А потом что-то сломалось в его голове, и бледнокожий жилистый мужчина, с усеянными веснушками лицом, как его изображали на сохранившихся полотнах, утопил половину Велонского королевства в крови.
Странниками в Ниаттисе окрестили героев, призванных из других миров. Этот невероятно опасный и сложный ритуал там проводили всего несколько раз. Когда страшнейшие катастрофы рвали планету на части, когда слишком близко подступало непобедимое зло.
Призыв не только перемещал тела и души, но и наделял их невероятными силами. Идакалис пытался объяснить мне, как это работает, но его речь пестрела такими фразами, как: «эфирные флуктуации», «прорыв межмировой мембраны» и «облучение ядра первородным светом». Не хватало только флогистона для полного комплекта викторианских домыслов.