Арчак
Шрифт:
Всю свою жизнь, всю эту кучу времени, сколько себя помню, пытаюсь угодить. Угодить отцу, завязывая шнурки так, как он учил, а не так как мне удобно. Угодить воспитательнице, допивая ненавистный кисель на полдник. Маме, записавшись в кружок духовых инструментов. И главное, никто меня не заставляет, и даже не уговаривает. Я как-то сам понимаю, это правильно, полезно, и у меня слабые лёгкие. Затем, я, левша от рождения, угождаю
Я не помню, когда я умер. Я даже до конца не уверен, умер ли я на самом деле. Просто в одно мгновение мир снова стал отражаться в моем сознании. Словно кто-то нажал кнопку «Play» и картинки на окружающем меня огромном, трехмерном экране, вновь ожили, задвигались, заговорили.
Огромный зал «Детского Мира». Любимый магазин. На первом этаже толпа покупателей. Выбирают, присматривают, оценивают. Людской гам перемешивается с писклявыми мелодиями и игрушечными голосками кукол, плющевых зверьков. С механическим скрежетом роботов, полицейских машин и танков, урчанием лопастей взлетающего вертолета. Наверно, еще вчера, я был среди них, в этой толпе. А может и сегодня. Время просто исчезло, перемешав все события в адскую кучу иллюзорных дежа-вю. Мы с дочкой выбираем подарок на день рождения. Она выбирает вертолет. Я искренне радуюсь ее выбору. Только подумать, вместо смазливой куклы, или раздражающего синтезатора, целый вертолет. Да еще какой!? О таком я мечтал, казалось, всю жизнь. Жизнь. Жизнь это сон, клубок воспоминаний, в которые и верится то с трудом. Дочка несется по безлюдному пляжу с пультом управления от новенького вертолета. Мощность игрушечного мотора слабее морского бриза. Ветер играет с непослушной игрушкой, а дочка все пытается, и пытается вернуть над ним контроль. Ветер стихает и ей удается зацепить его командной волной. Аппарат облегченно плюхается в желтый песок. «Папа, папа, у меня получилось! Он уже слушается! – кричит дочка. – Я так счастлива!» Она с разбега кидается мне в объятия. «Я так счастлива!». Счастлива.
А теперь меня нет. Некому разделить со мной свое счастье. В этом я уверен. Сам не понимаю почему, но уверен.
Время от времени из вороха звуков у прилавков «Детского мира», выпрыгивают детские крики, возгласы удивления, капризные вопли, плачь разочарования. Немного в стороне, под лестницей, стоит новогодняя елка. Выглядит она непривычно одиноко. Все внимание маленьких покупателей приковано к стеллажам и коробкам в отделах с игрушками.
Я спускаюсь со второго, неинтересного, этажа. Неинтересного, потому что там одежда, обувь, линейки, тетрадки и прочая не нужная в детстве мура. С лестничного пролета первый этаж выглядит как шумный муравейник. Даже сейчас, будучи взрослым, подходя к отделу игрушек, я чувствую что-то волшебное, волнительное. Какое-то ожидание чуда, такого близкого и реального, что перехватывает дыхание, замедляется биение сердца. Но это всего лишь рефлекс, спазм погасшего сознания.
Внизу, у лестницы, я вижу ее. Вернее его, домового, которого я подкармливал последние лет десять. Ее, или его, вид меня совсем не удивляет. Судя по елке в холле, и по теплой одежде на людях, на улице зима. А он – она стоит в домашнем пестром байковом халате в цветочек. Лилии или пионы, а может и то, и другое. Седые волосы собраны в тугой кокон. На кончике носа висят очки в тонкой оправе.
– Гуляешь? – раздается на удивление звонкий голос.
– А что, нельзя? – удивляюсь я. – Ты чего это в таком виде?
– Хм. Ты себя не видел.
Я опустил глаза. Хотел убедиться, что на мне теплый пуховик, который я последнее время ношу зимой, утепленные джинсы и высокие ботинки на цигейке. Но, ни ботинок, ни джинсов, ни куртки. Ничего. Буквально ничего. Ни ног, ни рук, ни тела. На долю секунды возникает паника, и быстро, как-то привычно быстро, она уходит. «Ну и хорошо!» – смиряюсь я со своей бестелесностью.
– Люблю это место, – оправдываюсь перед домовым. – Хорошо тут, счастливо.
– Ага, – соглашается бабушка. – Это. Тебе к дядьке надо, в Болотово.
– Болотово? Двести километров. Я без машины.
– Ничего, такси возьмешь.
Я недовольно пожимаю плечами.
– Ладно. Домой хоть заеду, переоденусь.
– Не надо тебе домой. Затянет. Потом не выпустит, – грустно говорит бабушка. – Как в детстве. Зазовут на обед, а потом не отпускают.
Конец ознакомительного фрагмента.