Ардагаст и Братство Тьмы
Шрифт:
Луна скрылась за тучей, и призрачные всадники снова стали незримыми. Живые воины молчали, подавленные величием вдруг открывшегося им прошлого. Молчание нарушил Умабий:
— Хороши тут покойники, сват. Один обозвал тебя могильным вором, другой дураком.
Фарзой обвёл взглядом притихших дружинников:
— Они мертвецы, но мы-то с вами ещё живые. Аланы! Мы не боялись ни сарматов царских, ни скифов, ни даков, ни легионеров, так неужто повернём назад от ночных призраков? Моя держава ещё станет не меньше Великой Скифии, и вы насыплете мне курган не ниже этого. Только
Он поднял меч, и следом две сотни клинков блеснули в свете костров. Инисмей глядел в суровые, бесстрашные лица дружинников. И вдруг все они показались наследнику Аорсии похожими на стремящихся пожрать Солнце и Месяц небесных волколаков, о которых со страхом рассказывала ему Миловида. Но и он поднял меч вместе со всеми.
А за спиной царя, почти невидимый в своём чёрном плаще, стоял некромант. На его руке горели глазами хищника два камня: красный рубин в железном перстне и жёлтый топаз — в оловянном. Камни Марса и Юпитера, Войны и Власти. Рука Братства Тьмы направляла лучших воинов степи.
Утром отряд двинулся дальше. Но не к острову Перуна, а гораздо севернее, к Лысой горе у начала порогов. Так велел маг, заглянув в своё серебряное зеркало, обвитое чёрным драконом.
Возле устья Самары, к северу от первого порога, прозванного «Не Спи», поднимается над Днепром Лысая гора. Сарматы обходили её стороной, считая нечистым местом. Лишь герры приносили здесь жертвы раз в году, в день Папая-Громовержца. Сюда и вышел, уклонившись от прямого пути к Перун-острову, отряд Ардагаста. Оставив дружину за Днепром, на Самаре, царь с царицей, Вышата и Лютица поднялись на гору.
С горы была хорошо видна скованная льдом долина Днепра. На юге её перегораживала гряда скал, выглядывавшая из-под льда. Оттуда доносился глухой шум. Казалось, громадный змей лёг поперёк реки, да и вмёрз в лёд спинным гребнем, и теперь, недовольно ревя, копит силы, чтобы вырваться. А по обе стороны долины белоснежным безлюдным морем раскинулась степь. Ни селений, ни стойбищ. Только вздымавшиеся, словно застывшие волны, курганы напоминали о некогда живших здесь арьях, киммерийцах, скифах...
Вершину горы окружало обширное кольцо из камней. Царь с волхвом расчистили необработанную плиту-жертвенник и принялись вкапывать рядом в снег принесённый с собой дубовый столб. Ларишка, поглаживая жертвенную овцу, настороженно смотрела на вертевшихся вокруг ворон: то ли птицы, то ли ведьмы. Ей вспоминалась другая Лысая гора, над Днепром у Почайны, где пришлось брать приступом колдовской городок — гнездо ведунов, ведьм и всяческой нечисти.
— Почему-то у вас, волхвов, эти Лысые горы то проклятые, то святые. А эта ещё в таком месте: безлюдье, пороги начинаются — говорят, под каждым черти сидят, — сказала царица.
Вышата, утаптывая снег, пояснил:
— А это смотря кто и чего на горе ищет. На таких горах волхву легко приобщаться ко всем трём мирам, брать силу хоть небесную, хоть пекельную. Вот и выходит: соберутся пару раз ведьмы, скличут чертей с упырями, и готово нечистое место. А если огородят волхвы вершину от нечисти, станут собирать народ на праздники — место уже святое.
Он разгрёб снег рядом с жертвенником, прошептал заклятие, приложил к земле разрыв-траву. Мёрзлая почва расступилась, обнажив каменную плиту. Под ней оказался ящик из таких же плит. Волхв бережно вынул оттуда бронзовое навершие грубоватой скифской работы: изготовление столь священной вещи грекам не доверяли. Навершие изображало дерево с четырьмя ветвями, на котором стоял обнажённый бородатый бог. Четыре орла восседали на ветвях, пятый — на голове у бога. По ветвям взбирались волки. Дерево было увешано кружками, полумесяцами, колокольчиками. То был не Ортагн-Перун, воинственный и непостоянный, но отец богов, владыка четырёх сторон света, повелитель Солнца, Луны и Грома, — Папай, Зевс, Род. Только его могли называть просто Богом или Богом Богов.
— Морана закляла пещеру на Перун-острове силой Рода. Кто туда сунется даже и со стрелой Абариса — накличет на себя силы всех трёх миров, а золото уйдёт в нижний мир. Здесь, на горе, северные врата Герроса — страны царских курганов. Только через эти врата и можно открыть путь в недра курганов или в священные пещеры, чтобы взять там что-нибудь — для добра, конечно. Сарматы царские лезли в курганы для грабежа — вот и сгинуло их царство, хоть и через триста лет. — Говоря это, Вышата деловито готовился к обряду.
Он достал из каменного ящика пару бронзовых ножей и ещё два навершия: одно в виде трезубца, на концах которого восседали три птицы с бубенчиками в клювах, другое — с крылатой и змееногой богиней. Надел эти навершия на принесённые с собой посохи. Поставил на жертвенник большое навершие и Колаксаеву Чашу. Потом сказал:
— Ну вот. Небо — муж, Земля — жена. Потому мы с тобой, Ардагаст, будем волхвовать на горе, а вы, бабы, — под горой. Вызовем силу Рода, а Лютица её направит к пещере с дарами. Эх, сколького не знают дураки, что лезут клады добывать! Вот золото от них и уходит...
Лютица взяла навершие с богиней и вместе с царицей спустилась к подножию горы. Волхв и царь водрузили навершие с Папаем на столб. Воздев руки, Вышата заговорил нараспев:
— Встану благословись, пойду помолясь в восточную сторону, к середине мира. Ты, Небо, — отец, ты, Земля, — мать. Стоит гора выше всех гор, на ней дуб, вершина его в Ирии, корни в пекле. На дубу — сам Род-Белбог, всем богам и людям отец, всему доброму в мире творец. Власть его — на все четыре стороны, на три мира. Мы, царь и волхв, Роду помолимся и поклонимся.
Зоркий взгляд Ардагаста вдруг заметил на белой равнине движущийся с запада закованный в железо конный отряд под темно-красным знаменем. Аланы Фарзоя! «Вышата! Великий царь едет сюда. В его отряде один колдун и один бес!» — долетел до волхва мысленный голос Лютицы. Вышата напряг духовное зрение, но никакой нечисти среди всадников не разглядел. Переполошилась зря баба? Или здесь такой чародей, что и ему, великому волхву, глаза отводит? Обо всём этом Вышата откровенно сказал Зореславичу и спросил: