Арехин в Арктике
Шрифт:
– Испытание властью, – тихо сказал Арехин.
– Вероятно, не без этого. Но есть и что-то другое.
– Что-то?
– Именно. Непонятное. Володя хорошо знает людей, без этого он никогда бы не стал тем, кем он есть сейчас. И сейчас он чувствует: многие товарищи находятся под серьёзным влиянием. Влиянием сильным и необъяснимым.
– Чьим влиянием?
– В этом-то и вопрос. Никого, обладающего требуемой волей, возможностями и авторитетом на виду нет, – она взяла чашку и стала пить травяной чай. Теперь его очередь.
– Но что ожидают от меня?
– Взгляда со стороны. Вы, Александр, вне системы, или почти вне системы (Надежда Константиновна, похоже, забыла, что он сейчас Миша). Непременно что-нибудь, да и заметите. Тогда срочно сообщите. Прямо Ильичу.
– Но ведь я, как вы верно заметите, вне системы. А отсюда, извне, не очень-то и видно даже крупных деталей, не говоря уже о мелких.
– Конечно, это непросто. Но ведь и вы – человек непростой. Придумаете что-нибудь. А Володя вам поможет.
– Как?
– Получите особое поручение, которое даст повод выйти на самый верх Совнаркома. А там вы уж сами.
– Хорошо. Я это сделаю, – сказал Арехин.
– Мы не сомневаемся, – ответила Крупская. – Я уйду первой.
Встав из-за стола, она добавила громко:
– Рада была повидаться с тобой, Мишенька. Надеюсь, ты навестишь свою тётю.
– Непременно навещу.
Дождавшись ухода Надежды Константиновны, Арехин первым делом вернул на нос очки. Хоть и были занавески на окне, но слабенькие. А солнце светило люто.
Затем он вернулся к чаю, обдумывая поручение Крупской. Ну да, как же, нужно Владимиру Ильичу мнение стороннего верхогляда! Тут в другом дело. Но в чём?
На середине чашки пришла мысль, что ничего верного сейчас не придумаешь. Возможны самые разные варианты, например, он, Арехин – отвлекающая жертва. Глупый медвежонок, посланный за мёдом на пасеку, истинное назначение которого – выманить на себя пчёл. Вот и Надежда Константиновна назвала его Мишей. А возможно и совсем другое, о чём он даже не догадывается. Развитие событий покажет.
Он допил чай и расплатился.
– Скоро, говорят, будут настоящие деньги, – сказал половой, забирая совзнаки.
– Кто говорит?
– Сюда важные люди ходят. Начальники, комиссары, большевики.
– Тогда готовь чай получше.
– Как только, так сразу, – спокойно сказал половой. – На настоящие деньги и чай настоящий будет. А так – откуда ж его взять? В Китае-то совзнаки никому не нужны.
– Вы, случаем, до революции в университете не преподавали? – спросил он экономически грамотного полового.
– Никак нет, бог миловал. С третьего курса отчислили, в девятом году. За неблагонадёжность и участие в беспорядках.
– А теперь? Благонадёжны?
– Теперь я и слова-то такого не выговорю – благонадёжность.
Выйдя из чайной, Арехин огляделся. Пролетария под деревом не было. Под деревом теперь сидел опрятный старичок на складном стульчике, сидел и читал газету. Что они, по старому учебнику слежки работают? В четырнадцатом году такой старичок был вполне к месту, но сегодня…
Он подошел поближе.
– О чём пишут, папаша?
– Обо всём, сынок, обо всём. Радио, пишут, придумали для продуктов. По радио в голодающие районы будут доставлять продовольствие. Такое вот изобретение, – из-за толстых стёкол на Арёхина смотрели внимательные глаза. Нет, с таким зрением агенты наружки не бывают. Или не бывали прежде, а сегодня очень даже запросто?
– Осталось изобретение до ума довести, а там просто: положил в ящик, скажем, фунт крупы в городе Москве, покрутил ручку, как у телефона, и из такого же ящика где-нибудь в Калужской губернии крупа тут же появляется. Главная загвоздка, чтобы она, крупа то есть, тут, в Москве была.
– Калужская губерния к голодающим больше не относится, – машинально сказал Арехин. Положительно, на солнцепёке глупеешь.
– Ну, в какую другую губернию. В России губерний много.
Злоехидный старичок. Пожалуй, подлинный. И газета свежая. Или так филигранно работают?
Арёхин покачал головой, то ли соглашаясь со старичком, то ли не соглашаясь, и двинулся дальше. Интересно, в самом деле пишут об этом, или старик всё выдумал? Газета была из новых, «Труд», число сегодняшнее, а вот текста о перемещении продуктов с помощью радио он не заметил.
Тихие, спокойные кварталы сменились бойкими, торопливыми. Вроде и прошёл немного, а будто в другой город попал. Или в другое время. Такова Москва, состоящая из десятков городков, сёл и деревенек. Проглотил город окрестную деревеньку, думает – переварил, встроил, а она и век спустя живёхонька. И лица оригинальные, и ремёсла, а часто и собственные тайны, которых постороннему знать не надобно.
Вокруг него сновали люди занятые, всяк смотрел прямо перед собой, не отвлекаясь на остальных. Один тащил тележку, нагруженную узлами, а что в тех узлах, лучше и не представлять. Другой нёс на плече лестницу-стремянку, а в другой руке – ведро с побелкой, из которого торчала изляпанная ручка кисти. Третий шёл с чайником, видно, с кипятком, так как шёл хоть и торопливо, но осторожно. Четвертый же, Ванька Сирый, парень лет двадцати пяти, был налегке, и дружелюбно смотрел по сторонам: не избавить ли кого от груза, желательно часов, бумажника или даже сумки с вещами. Но народ был настороже, часы на виду не держал, если даже и имел. Не царское время. Вот Ванька встретился взглядом с Арехиным, если можно встретиться взглядом с человеком в тёмных очках. Посмотрел оценивающе: ага, бывший, да ещё из тех, у кого и часы, и бумажник очень даже могли сохраниться. Как пережиток. Ванька приблизился и споткнулся, на мгновение прислонившись к Арехину, после чего пути их вновь разошлись. Зайдя в подворотню, он осмотрел добычу – простенький кошелек, да не пуcтой: внутри была сложенная вчетверо листовка общества борьбы с воровством «Живи трудом!» Ванька выругался. Впрочем, сегодня кое-что он все-таки успел наработать, разве нет? Он засунул руку в карман – и ничегошеньки не нашёл. Ни серебряных часов, ни портсигара, хотя и деревянного, но полного папирос, ни своей собственной бонбонетки с марафетом. Положим, бонбонетка была не вполне своя, но марафет – несомненно. Выбежав из подворотни, Ванька посмотрел вслед Арехину, спина которого виднелась в отдалении. Хотел было догнать, но чутьё, пару минут назад сыгравшее с ним дурную шутку, на этот раз не подвело, и он развернулся и пошёл подальше от типа в тёмных очках. С таким связываться – себе дороже. Поди, из тузов. Ничего, перебьёмся. Он, собственно, и не марафетчик, а так, балуется. До вечера можно и потерпеть, а к вечеру он что-нибудь наработает.
Ванька пошёл дальше, стараясь приободриться и развеселиться: кураж для дела полезен. И тут его взяли под руки два серых до незаметности типчика.
– Пан пройдет с нами, – сказали они слаженно. По виду – тряхни, посыпятся, но трясти не хотелось. Хотелось повиноваться.
Он и повиновался.
Типчики завели Ваньку во двор, затем в подвал. Безропотно спустившись по ступенькам, он позволил провести себя вглубь, в темноту.
– Что ты, пся крев, взял у пана в тёмных очках? – опять хором спросили типчики.